Сестра Харуна-ар-Рашида - [39]

— Сын мой, твои слова не согласуются с твоими поступками, — степенно возразил шейх Исмаил. — Ты поносишь аль-Амина, называешь развратником, а сам вовсю веселишься на его пирушках. Говори первое, но уже тогда не делай второго; а если развлекаешься с ним, то не ругай того, кто тебя принимает.

Ну да это не главное. Насколько я понял, ты жаждешь вернуть отнятые у тебя права. Позволь спросить, на что ты рассчитываешь? Твой дядюшка халиф. У него войско, множество приверженцев, его поддерживают хашимиты. Если только он узнает о твоих притязаниях на престол, тебе несдобровать. В гневе Харун ар-Рашид беспощаден. Он велит четвертовать бунтовщика, и вместо погребения кусочки мяса разбросают в пустыне. Или на тебя натянут шерстяное платье, смоченное мочой верблюда, и выставят на солнцепек.

Я, как обещал, буду хранить тайну. Но смотри, будь осторожен! Откажись, сын мой, от бесплодных мальчишеских мечтаний. Если дело коснется целости и могущества халифата, я принесу тебя в жертву, как бы мне ни было горько.

— Мой наставник, не обращайся со мной, как с ребенком! — воскликнул Ибн аль-Хади, едва подавляя дрожь, пробежавшую по телу. — Я и не думаю бороться против дядюшки. Упаси аллах! Это было бы безумием! Пусть престол, как и объявлено, наследует аль-Амин, я не возражаю: долго на троне ему не удержаться, слишком уж он бестолковый. Но затем халифом станет аль-Мамун. Признаю, сын недавней рабыни осторожен и мудр. Но хашимиты против него. Если ему не поможет Джаафар ибн Яхья, аль-Мамуну тоже не усидеть на престоле. Вот видишь, мне мешает только визирь и никто другой. Вполне вероятно, что и сам он захочет стать халифом. Верно ведь, а? О, проклятый, он должен быть уничтожен!

Ты говоришь, мой наставник, что нет улик, доказывающих убийство отца. Отложим этот разговор. Есть другое злодеяние, есть другие улики. Я имею в виду то, как разбогатели Бармекиды. Ты вот печешься о благе халифата, а сам не замечаешь, что вольноотпущенник обкрадывает нас! Его личные доходы почти равны доходам государства. Мне рассказывал Сахль ибн Харун, ему-то все известно, недаром он возглавляет диван казны. Вот точные цифры, я помню их наизусть: ежегодно от восточных до западных границ халифата в виде налогов поступает около четырехсот миллионов дирхемов, примерно, значит, двадцать семь миллионов динаров, а ежегодный доход Бармекидов превышает двадцать миллионов динаров[17]. Разве это не преступление? Да еще какое! А что, спрашивается, получаем мы, хашимиты? Милостыню, выдаваемую на развлечения да на покупку рабынь. Мне стыдно сравнивать нашу нищету с тем изобилием, которое царит у Бармекидов. Даже перед воротами замка Вечности не спешивается столько всадников, сколько перед дворцом Джаафара ибн Яхьи. Позор! Иногда мне становится страшно; все это должно плохо кончиться.

Глава XXXII СМЕЛЫЙ ЗАМЫСЕЛ

Будучи хорошо осведомленным о состоянии дел казны, шейх Исмаил не мог не согласиться с цифрами, которые привел Ибн аль-Хади — они были ему известны, — но старцу казалось, что непомерно разросшееся богатство Бармекидов — для халифата нечто вроде легкого недомогания: ну не смешно ли предполагать, что оно перерастет в серьезную болезнь? Деньги, в чьих бы руках они ни находились, лишь увеличивают могущество государства.

— Я попытаюсь тебе объяснить кое-что, — неторопливо проговорил он, обращаясь к Ибн аль-Хади. — Динаров у Джаафара ибн Яхьи хоть отбавляй. Что правда, то правда. Но, сын мой, золото от него уходит так же быстро, как и приходит. Богатство Бармекидов служит арабам. Визирь не скупится на подарки, пенсии, благодеяния. Назови, кто из хашимитов не принимал подношений? А? Молчишь? Казначей Джаафара ибн Яхьи — мой знакомый. Он рассказывал, что Бармекиды ежегодно раздают по крайней мере двенадцать миллионов динаров — куда больше половины своих доходов. На это есть документы, скрепленные печатями. Деньги у казначея сложены стопками, дирхемы, например, по десять тысяч монет, на каждой стопке для предупреждения ошибок и быстроты выдачи стоит подпись, указана точная сумма.

Я против того, что следует убить визиря. И не только потому, что будут подрублены устои халифата, уничтожен великолепный образец ведения хозяйства, но и потому, что для убийства нет достаточных оснований. К томуже подобный шаг еще и крайне опасен: у Джаафара ибп Яхьи много приверженцев.

Относительно тебя я думаю вот что, — продолжал шейх Исмаил, замечая, как сразу насторожился его воспитанник. — Не ввязывайся в опасные затеи. Береги свою молодость, она дана тебе раз в жизни. Мне бы хотелось — и для тебя это будет лучше, — чтобы ты не сторонился Харуна ар-Рашида, не противодействовал ему, а наоборот, елико возможно, приблизился к эмиру правоверных.

— Но как это сделать? Я бы не прочь… — воскликнул Ибп аль-Хади, делая вид, будто уступает, а в действительности выжидая, что предложит наставник.

— Я рад, что ты не утратил благоразумия. Как молодому и знатному хашимиту легче всего приблизиться к халифу? — растягивая слова, произнес шейх Исмаил, решивший связать юношу такими путами, которые надолго исключат возможность дворцового переворота. — Ну, разумеется, женитьбой на одной из его дочерей. Испытанный, проверенный веками способ. Вот, к слову, Аалия на выданье. Я бы попытался помочь тебе, поговорил с Харуном ар-Рашидом…