Сесиль. Амори. Фернанда - [35]

Поэтому Сесиль окружала мать самыми ревностными и самоотверженными заботами, на какие только способна преданная дочерняя любовь. Ведь именно в момент расставания с теми, кого любишь, начинаешь осознавать всю бесценность мгновений, которые осталось провести с ними, и горько упрекаешь себя за часы равнодушия, удалявшие нас от них. Все свое время Сесиль проводила теперь в комнате баронессы, покидая ее ненадолго лишь в часы трапез, не задерживаясь за столом ни на минуту. Что же касается маркизы, то она время от времени навещала баронессу, но, по ее словам, так любила дочь, что не могла долго выносить вида слишком явных разрушительных воздействий болезни на нее.

Анри почти ежедневно приезжал справиться о здоровье г-жи де Марсийи, иногда в экипаже, сопровождая герцогиню де Лорж, а то и один, верхом; и в том и в другом случае Сесиль редко выходила встречать молодого человека, но, хотя она и говорила себе, что дурно примешивать иное чувство к горестным переживаниям, вызванным состоянием матери, не могла удержаться, чтобы не взглянуть сквозь опущенные жалюзи на Анри, когда он подъезжал или уезжал.

Что же касается Эдуарда, занятого в конторе, то он мог приезжать только по воскресеньям.

С того дня как возник вопрос о планах на будущее, связанных с бракосочетанием Сесиль и Эдуарда, и г-жа де Марсийи пошла навстречу пожеланиям г-на Дюваля, предложив ему положиться на ее мудрость в этом деле, ни единого слова относительно данного плана не было сказано ни той ни другой стороной. Мало того, баронессе с трудом удавалось скрывать свое замешательство, когда ее старые друзья приезжали с визитом, в результате ими овладело чувство смущения и неловкости, и постепенно г-н Дюваль с Эдуардом перестали совершать короткие путешествия в Хендон. По-прежнему там бывала лишь г-жа Дюваль.

Тем временем баронесса становилась слабее день ото дня; летом в ее состоянии наблюдалось то улучшение, то ухудшение, что весьма характерно для легочных больных; но когда пришла осень и принесла с собой влажные испарения земли, болезнь взяла свое, и уже не оставалось сомнений, что конец, которого все так страшились, близок.

Как мы уже говорили, Сесиль не покидала больше баронессу: ее настолько захватила глубокая и подлинная печаль, что она забыла обо всем на свете, думая только о матери. Анри приезжал постоянно. Испытывая каждый раз при виде его чувство радости, девушка ощущала, что отношение ее к молодому человеку претерпело существенное изменение; в теперешнем ее состоянии все планы на будущее, казалось, утратили смысл; согнувшись под тяжестью нависшей беды, она все силы употребляла на то, чтобы противостоять непосредственной опасности; впрочем, г-жа де Марсийи, привыкнув читать в сердце дочери как в открытой ее глазам книге, не упускала ничего из переживаний Сесиль и, убедившись, что избавить ее дитя от несчастья выйти замуж за нелюбимого отныне человека может лишь Провидение, на которое и следует положиться в отношении будущего Сесиль, не заговаривала с ней больше об этом браке. Сесиль тоже часто думала о том, что сказала ей однажды мать, и нередко ловила устремленный на нее встревоженный взгляд умирающей; тогда ее охватывало неодолимое желание броситься в объятия баронессы и повторить то, что она сказала ей когда-то: да, она рада будет выйти за Эдуарда; но, несмотря на всю свою дочернюю покорность и решимость исполнить волю матери, если та проявит ее, Сесиль не чувствовала в себе сил на это.

Между тем каждый день отнимал у г-жи де Марсийи остатки сил, каждая ночь несла с собой лихорадочное возбуждение, отчего она становилась еще слабее; сон, этот великий природный врачеватель, был наполнен для нее ужасными видениями и потому выступал своего рода вампиром, сосущим ее жизнь; тем не менее, вопреки всему она сохраняла поразительную ясность сознания, и снедавший баронессу физический недуг, казалось, никоим образом не затрагивал ее разума, лишь воспламеняя воображение и поэтизируя мысль.

Поэтому при виде, если можно так выразиться, избытка жизненной энергии, которая, покидая тело, сосредоточивалась в глазах и в словах матери, Сесиль никак не могла поверить, что баронесса вот-вот оставит их. Сама же баронесса, радуясь неведению дочери, остерегалась говорить ей, что миг расставания близок. Что касается маркизы, то она догадывалась, как тяжело больна дочь, однако еще менее, чем Сесиль, способна была определить степень серьезности ее состояния.

Госпожа де Марсийи всегда отличалась твердостью религиозных убеждений. Глубокая вера в небесную справедливость и воздаяние, ожидавшее душу в мире ином, поддерживала баронессу, помогая, несмотря на выпавшие на ее долю несчастья, сохранять спокойствие и присутствие духа в этом мире. Едва почувствовав грозившую ей опасность, она сблизилась с католическим священником, ирландцем по происхождению, жившим в маленькой деревушке Эджуэр, расположенной в двух милях от Хендона. После того как баронесса заболела, священник приходил навещать ее через день.

Однажды утром, за несколько минут до того времени, когда священник имел обыкновение приходить, г-жа де Марсийи взяла сидевшую возле ее кровати Сесиль за руки и, прижав к себе, чтобы поцеловать, как она делала это в день раз двадцать, сказала: