Съешьте сердце кита - [25]

Уже не слушая приятельницу, она смятенно подумала: «Геннадий прошел мимо! Да как он мог? Отступился от обязанностей своих, от убеждений?.. Может, сплетня, а может, и правда. А может, и струсил».

В магазине она его увидела. В очереди перед ним кто-то покупал спирт.

— Мне тоже спирту, — сказал Геннадий. Продавщица робко взглянула на него. Для нее это было новостью.

— Вам… тоже спирту? — нерешительно переспросила она.

— Да. — Нечаянно обернувшись, Геннадий встретился с прямым взглядом Ольги. — То есть… не нужно. Извините, пожалуйста. Извините.

Так и не купив ничего, он круто повернулся и выбежал из магазина.

Может, это было некрасиво и безнравственно — Ольга в такие тонкости не вдавалась, — в тот же день она пошла к Геннадию.

Он не удивился ее приходу.

— Садитесь, — подвинул ей табуретку.

Он похудел и, казалось, повзрослел. На шее уже не было красной полоски — ее покрыл загар.

— Я принесла вам спирту, — сказала Ольга. — Мне подумалось, что там, в магазине, вы постеснялись меня. Вы не стесняйтесь, пейте.

Как бы защищаясь от неожиданного выпада, Геннадий взмахнул рукой.

— Я не пропойца какой-нибудь. Но иногда глоток спирта необходим, как в жажду глоток воды.

— Ну и глотните.

— Нет. Теперь уже ни к чему. Жажда прошла. За окнами стемнело. Он щелкнул выключателем, загорелся неяркий свет.

Потом он стал перебирать бумаги на столе, явно тяготясь присутствием Ольги. Она это чувствовала. Что ж, она понимает. Она уйдет. Но пока еще не были сказаны какие-то все объясняющие слова. А их надо было сказать.

Силясь перебороть неловкость, она не впервые уже стала разглядывать книги на самодельной этажерке. И не впервые уже она подивилась склонностям хозяина. По книгам их нельзя было определить. Книги сбивали с толку. Геннадий интересовался «Воспоминаниями о развитии моего ума и характера» Чарлза Дарвина, «Борьбой самбо», «Грамматикой и словарем-минимумом языка эсперанто», «Школой шахматной игры» Пауля Кереса, заглядывал в справочники по высшей математике и в курс радиотехники…

У Ольги голова пошла кругом от пестроты названий.

«Да, а пока, — подумала она, — пока он следит за развитием чужого ума и характера, он проходит, даже не взглянув, мимо кита-недомерка. Это тоже развитие характера, но только в какую сторону?»

Она равнодушно взяла с полки книгу и равнодушно прочитала на обложке:

— «Ди лайден дес юнген Вертерс». Гм… «Страдания юного Вертера» Гёте.

Геннадий оторвался от бумаг и обрадованно спросил:

— Вы знаете немецкий?

— О, ну да, конечно, — усмехнулась Ольга. — В пятом или шестом классе, года через три после войны, когда учителей не хватало, к нам в станицу прислали одного… Он сразу заявил, что, мол, ребятки, немецкий язык я знаю плохо. Ну еще там, как перевести «Вир бауэн тракторен» и «Анна унд Марта баден», я знаю. И про стол, про нож и окно я знаю… Потом его разжаловали в физруки ; я тогда была уже, кажется, в седьмом. — Ольга приподнялась, встала в позу, нахмурила брови. — Он спрашивал нас, этот, черт бы его взял, учитель: «Что такое тактика?» Но мы молчали, и он отвечал сам: «Тактика — это такая навука, которая приказыват: хошь не хошь, а ползай!» Геннадий засмеялся.

Ольга водворила книжицу Гёте на ее законное место и нехотя сделала вывод:

— Вот и у меня знания немецкого языка на том же примерно уровне, что у того «физрука». Так получилось, что с восьмого класса я вообще ушла. Хвалиться тут, конечно, нечем. Это просто к слову пришлось.

Уже собравшись уходить, Ольга в упор, как это она иногда умела, задала вопрос:

— Это правда, что вы сегодня прошли мимо недомерка и даже бровью не повели? Будто это вас и не касается, а? Это правда?

Геннадий всегда немного сутулился. А сейчас на него неприятно было смотреть. У него будто что-то сломалось внутри.

— Правда, — глухо и без вызова сказал он.

— Что же вы так?.. Это же — ну, долг ваш, работа ваша, для этого вас сюда послали и деньги вам платят.

Геннадий не выдержал, сорвался на крик:

— Ну, послали, ну и что же?! Послали и оставили наедине со всеми этими… штуками. А что я один могу? — Он сказал тише, уже взяв себя в руки: — Приходится кое-что и не замечать, проходить мимо.

Ольга стояла и качала головой.

— Ах, бедненький… Нянька понадобилась?

Ей нравился этот парень. У него было тонкое интеллигентное лицо, большие серые глаза, прямой нос с нервными ноздрями. У него были такие потешные вихры. Она думала, что лучше бы Геннадий десять раз ее тогда поцеловал, даже не заикнувшись о любви, чем читать ему сейчас нотации. Да, ей показалась незначительной тогдашняя обида : поцеловал — и не убыло бы ее от этого (правда, так рассуждала она задним числом, под впечатлением минуты).

Может, у нее не было права читать ему нотации? Сама-то она какой была? Не ошибалась, не падала? Никогда не пасовала?.. Да, но она все-таки женщина. Это ее не оправдывало, но позволяло требовать от мужчины, чтобы он был мужчиной.

И она проговорила безжалостно: — Ненадолго же тебя хватило… юный Вертер! Ну что ж, оставайся, страдай.

Трудно было ожидать, что после такого разговора Геннадий попадется Ольге на глаза. Впрочем, говорили, что он опять ушел с китобоями. Она чувствовала: это надолго. Она знала: это хороший признак, это все-таки заявляет о себе характер… Конечно, Ольга была злой, казня Геннадия презрением, — а чем бы еще смогла она его пронять? Презрение — оружие отточенное. Иногда оно глубоко ранит. Но если в человеке есть хоть гран гордости, хоть один гран…