Съешьте сердце кита - [26]

В те дни по острову победно — от Кратерной бухты до мыса Морских Львов — шествовала Одри Хэпберн, изящная девушка с одухотворенным лицом статуи. Она была непосредственна, шаловлива и по-женски умна. Она была само врожденное лукавство. Она была Великой Женщиной и тонко давала это понять в любой роли, будь то Наташа Ростова из «Войны и мира» или изломанная принцесса Анна в «Римских каникулах».

Ольга ходила смотреть эти фильмы шесть раз — отчасти потому, что ей намекнули, будто у нее такой же, как у Хэпберн, разрез глаз, отчасти потому, что больше некуда было пойти.

В обществе этой актрисы Ольга отнюдь не скучала. Она забывала и размолвку с Геннадием. А если о чем жалела в эти дни, то разве об одном: на остров (вместе с Одри Хэпберн) завезли продукты в достаточно разнообразном ассортименте, а вдобавок какой-то глупый китобоец сообщил по радио на капитанском часе, что имеет на борту пяток лишних мешков свежей капусты. Не нужна ли, мол, капусточка. Какой глупец, ему что же, невдомек, что на острове сей фрукт, увы, не произрастает?

А кроме того, приводили кондиционных китов, и в столовой она делала роскошные котлеты с чесноком и сушеным луком.

В общем питание наладилось, жить стало веселей. И Ольга жалела, что Геннадий болтается где-то там в море. У нее, видно, в крови было: она должна за кем-то ухаживать, о ком-то заботиться. У нее это, видно, было в крови…

Может, потому-то и только потому она зачастила в общежитие китообработчиков, чтобы быть в курсе, как там на промысле и где бороздит море китобоец «Буран», на котором находился Геннадий.

«Буран» ушел на север Курил и обслуживал теперь другой китокомбинат. Но в последние дни он стал перемещаться к югу…

Как-то Главный Биллибонс, яростно стукнув по столу костью домино, на секунду повернулся к Ольге и подмигнул:

— Завтра, слышь, приходит «Буран». На капитанском часе узнал. Уж ты встретишь дружка свово милово. — Он явно дурачился. — Свово разлюбезново Генку…

Ольга посмотрела на него, как на больного.

— Ты бы стучал меньше по столу, больше бы головой думал.

— А «козел» после перетягивания каната — самая умственная игра, — съязвил он. — Так что можешь не переживать за мою голову.

— И пил бы поменьше.

— Ну, не скажи… Без питья на Курилах никак невозможно. Курилы, дорогуша, — край вулканов и камней, проспиртованных людей!

Ольга покрутила у виска пальцем, и это означало, что, несмотря на «самую умственную игру», У Главного Биллибонса с умственными способностями не все в порядке.

Ольга была на комбинате, когда «Буран» бросил на рейде якорь. И она увидела Геннадия, едва тот ступил на берег. Но она его с трудом узнала: у Геннадия отросла светлая окладистая бородка. Он стал как заурядный биллибонс — в этих своих сапогах, с бородой, обветренный. Он ничем теперь не отличался от других китобоев.

Ольга в смятении отступила, но он заметил ее, подошел, дружелюбно протянул руку.

— Здорово, Оля. Как живешь?

— Ничего живу, — сказала Ольга. Он помедлил, что-то соображая в уме.

— Зашла бы вечерком, а? Я ведь скучал по тебе. Правда, скучал…

— Не знаю. — Ольга посмотрела в сторону. — Зачем? Ни к чему ведь это.

Он переступил с ноги на ногу, тоскливо поджал губы.

— Ну, если ты так считаешь… А мне было бы приятно. Знаешь, в море я еще не бывал по стольку. Меня порядком трепануло, травил до жвакогалса. Потехи было!

Ольга усмехнулась, хотя не было смешно. Он стал говорить, как завзятый мореман. Слова-то какие: жвакогалс, трепануло, травил.

Она не знала, как отнестись к нему — к его виду, лексикону, некоторой развязности. Все это могло оттолкнуть ее, потому что попахивало явной дешевкой, а на дешевку у нее был хороший нюх. Но она видела, что вместе с тем он стал сильнее — может, не физически, может, изменения, происшедшие в нем и с ним, вовсе не выражались только внешне.

Вечером она пошла к Геннадию — сделала вид, что заглянула мимоходом. Он обрадовался, и засуетился вокруг стола, освобождая уголок от груды фотопленок, и бегал вокруг электроплитки, на которой что-то жарилось и аппетитно чадило.

Ольга впервые увидела, что, как и в столовой, пол его комнаты тоже был исколот, изодран шипами сапог.

Искоса за ним наблюдая, она вдруг отметила, что бородка ему, кажется, идет.

— Хочешь сердца кита? Горячее, с пылу, с жару, как раз со сковородки. — Геннадий тут же спохватился: — Или кофе со сгущенкой?..

Она бездумно сказала, не сообразив даже, что их роли странно переменились: — Хочу сердца.

Он положил ей на изящную японскую тарелочку несколько .ломтиков.

Ольга машинально жевала эти ломтики — они имели приятный вкус говяжьей печени. Потом она отодвинула тарелочку и о чем-то случайно начала говорить.

Он подсел к ней — в комнатушке кровать была единственной «мягкой» мебелью — и, в свою очередь, поведал о приключениях на китовом промысле.

Он говорил снисходительно к самому себе, к своим промахам и заблуждениям. Он что-то усвоил и принял, а что-то презрел и постарался забыть.

Рука Геннадия тронула ее талию, она легла на талию доверительно и по-братски — может, потому Ольга не оттолкнула его, не дернулась в испуге. Ольга даже подумала, что на такую руку приятно опереться. Почему бы и нет?.. Рука была неожиданно крупной, мозолистой, с обломанными ногтями.