Съешь меня - [57]
Я открываю глаза и огорчаюсь серому дню. А я-то ждала солнышка. Не вышло. Небо глухое, ватное. Я одна в незнакомой кровати. Беру в кулак угол толстой льняной простыни и запихиваю в рот. Я одна-одинешенька, я малышка, проснувшаяся в чужом доме. Ее принесли сюда во сне. Она не знает, кто уложил ее в постель ночью, не знает, кто улыбнется ей утром, не знает порядков в доме и не решается встать, боясь кого-нибудь потревожить. Она опасается, что в этом доме, ее новом доме, не умеют варить шоколад, хотя только он и может ее успокоить.
Я тихонько поднимаю голову и смотрю на сад, который виден в окне. Грузовичок стоит неподалеку, я вижу его недовольный оскал. Я приподнимаюсь и сажусь, мне хочется увидеть свою одежду, которую я вчера бросила. Но одежды нет. Али, должно быть, встал до свету и убрал ее, замел улики. Что сказала бы мадам Дюбрем, ворожея и колдунья, увидь она свитера, носки, майки и брюки, прихваченные утренними заморозками?
Я задумываюсь, как мне поступить. Оставаться здесь мне не хочется. Я боюсь утренних слов, а еще больше утренних взглядов. Мне хочется вернуться к себе, к своему, привычному, обыденному, туда, где не надо ничего обдумывать. Я пытаюсь представить, что будет дальше. Представляю себе запах кофе, просочившийся в щель под дверью, завтрак в постели — я никогда не завтракаю в постели! Во-первых, есть лежа вредно для желудка, во-вторых, засыпаешь в крошках. Представляю и другой вариант — завернувшись в простыню, как поступают героини в некоторых фильмах, я выплываю на кухню, где на столе меня ждет толстая фаянсовая кружка с синим рисунком. И я не решаюсь сказать, что предпочитаю пить из чашки. Мы принужденно посмеиваемся и обмениваемся неловкими словами. Ничего, кроме постыдной досады, мы не чувствуем и отгораживаемся от нее хрупкими тостами с маслом, хотя я люблю только тосты с сыром. Или еще один вариант — в кухне я нахожу записку: «Станция в трех километрах, ты можешь взять велосипед, он стоит за домом. Все было просто супер. До скорого».
От своих предположений я впадаю в ступор. Не понимаю, что же мне делать. Мне хотелось бы облегчить нашу утреннюю встречу, протянуть кассету с записью моего прошлого, сказать: смотри! Вот, что я пережила до сегодняшнего дня. А когда посмотришь, поговорим. Я себя чувствую слишком старой, чтобы рассказывать о детстве, родителях, замужестве и всем остальном, я не верю, что может начаться что-то новое. Как он со мной поступит? Я страшно зла на Али. Ненавижу! Почему мы не познакомились с ним раньше? Почему мне надо столько ему рассказывать?! Меня охватывает безнадежная усталость учителя, которому предстоит иметь дело с тупым учеником. Я не сомневаюсь, что Али на мой счет заблуждается. Нет, мне надо исчезнуть, и чем быстрей, тем лучше. Я доберусь пешком до шоссе, а там проголосую. А ему напишу, что больше не хочу его видеть. Никаких поставок. Он меня просто заморочил своими экологически чистыми овощами. Я давно уже имею дело с оптовиками… Я совершила глупость, но чего от меня еще ждать? Обычное дело для таких извращенцев, как я. Я соскочила с кровати, решив убраться отсюда как можно скорее.
На стуле аккуратно сложена моя одежда. Кинематографическая тога из простыни мне не понадобится. Я одеваюсь с лихорадочной быстротой. Свитер напяливаю наизнанку. Рукава майки завернулись под свитером и перетянули руки выше локтя. Дернула молнию на джинсах и прищемила себе кожу на животе. От злости я едва не разревелась. Я распахиваю дверь, похожая на ураган, готовый разнести весь дом. Где эта чертова кухня?! Дом, похоже, огромный. Еще спальня, еще. Гостиница, что ли? Я громко топаю по коридору, пинаю дверные косяки, созываю народ. В ответ тишина. Повсюду пусто. Ванная выложена серебряной мозаикой. Поняла — не отель, а турецкий бордель. Я заявляю: «К черту турецкие бордели!» И бегу по коридору. Зеркало показывает мне сумасшедшую с растекшейся тушью. Волосы стоят дыбом. Я резко останавливаюсь, отступаю и внимательно рассматриваю отражение. Такой я себя не знаю. Щеки, хоть и в потеках туши, но розовые. Под глазами нет синяков. Я очень славненькая. Я вновь принимаюсь за поиски, но уже поспокойнее. Наконец на первом этаже я попадаю в небольшую комнату с тремя окнами, где успокаивающе царит плита. Зажигали, видно, духовку. Тепло. Никакого дымящегося кофе, никаких кружек на синей клеенке. На подоконнике сидит белая с серыми пятнами кошка. Она дружески трется о мою руку. Мне кажется, что она мне улыбается.
В окно я вижу Али, вернее, его спину, он гуляет по саду. Я жду, когда он обернется. Он видит меня и принимается насвистывать. Я машинально стираю потеки туши с лица. Приглаживаю волосы. Он одобрительно кивает. Что-то говорит, но неслышно. Я отвечаю, но тоже безмолвно. Он машет, зовет меня к себе. Я тоже машу и зову сюда.
Кошка от моих поглаживаний жмурит глаза, словно засыпает.
Али удаляется, руки в карманах, поворачивает направо и исчезает за углом дома. Я жду его, и сердце у меня колотится, как сумасшедшее.
День я провожу у него на руках, на спине. Он носит меня. Ему очень нравится перекидывать меня с одного плеча на другое, как тючок. К вечеру мы готовы съесть волка, но мне хочется приготовить блюдо, которое должно томиться в духовке три часа. Али согласен ждать. Мы ждем и вспоминаем все, чему научились в школе на уроках физкультуры. Показ обязателен и следует сразу за наименованием трюка. «Кувырок вперед? — Умею». Мы оба делаем кувырки. Кувырок назад дается хуже. Пол очень жесткий. Неудобно. Прыжки в длину. Метание в цель. Прыжок с поворотом. Равновесие. «Хождение на руках», — объявляю я, поддавшись искушению набить себе цену. Ну и что? Будь добра, исполняй. В саду, что служит ареной нашей доморощенной олимпиады, давным-давно стемнело. Я набираю воздуха и, думая только о том, что мне предстоит ходьба, — голова вверху или внизу, без разницы, — переворачиваюсь. Иду ловко, как паучок. И удивляюсь, до чего стали сильные руки. И совсем это несложно. Что на ногах, что на руках.
Молодой, но уже широко известный у себя на родине и за рубежом писатель, биолог по образованию, ставит в своих произведениях проблемы взаимоотношений человека с окружающим его миром природы и людей, рассказывает о судьбах научной интеллигенции в Нидерландах.
Роман представляет собой исповедь женщины из народа, прожившей нелегкую, полную драматизма жизнь. Петрия, героиня романа, находит в себе силы противостоять злу, она идет к людям с добром и душевной щедростью. Вот почему ее непритязательные рассказы звучат как легенды, сплетаются в прекрасный «венок».
1946, Манхэттен. Грейс Хили пережила Вторую мировую войну, потеряв любимого человека. Она надеялась, что тень прошлого больше никогда ее не потревожит. Однако все меняется, когда по пути на работу девушка находит спрятанный под скамейкой чемодан. Не в силах противостоять своему любопытству, она обнаруживает дюжину фотографий, на которых запечатлены молодые девушки. Кто они и почему оказались вместе? Вскоре Грейс знакомится с хозяйкой чемодана и узнает о двенадцати женщинах, которых отправили в оккупированную Европу в качестве курьеров и радисток для оказания помощи Сопротивлению.
Роман «Сумерки» современного румынского писателя Раду Чобану повествует о сложном периоде жизни румынского общества во время второй мировой войны и становлении нового общественного строя.
Андрей Виноградов – признанный мастер тонкой психологической прозы. Известный журналист, создатель Фонда эффективной политики, политтехнолог, переводчик, он был председателем правления РИА «Новости», директором издательства журнала «Огонек», участвовал в становлении «Видео Интернешнл». Этот роман – череда рассказов, рождающихся будто матрешки, один из другого. Забавные, откровенно смешные, фантастические, печальные истории сплетаются в причудливый неповторимо-увлекательный узор. События эти близки каждому, потому что они – эхо нашей обыденной, но такой непредсказуемой фантастической жизни… Содержит нецензурную брань!
Эзра Фолкнер верит, что каждого ожидает своя трагедия. И жизнь, какой бы заурядной она ни была, с того момента станет уникальной. Его собственная трагедия грянула, когда парню исполнилось семнадцать. Он был популярен в школе, успешен во всем и прекрасно играл в теннис. Но, возвращаясь с вечеринки, Эзра попал в автомобильную аварию. И все изменилось: его бросила любимая девушка, исчезли друзья, закончилась спортивная карьера. Похоже, что теория не работает – будущее не сулит ничего экстраординарного. А может, нечто необычное уже случилось, когда в класс вошла новенькая? С первого взгляда на нее стало ясно, что эта девушка заставит Эзру посмотреть на жизнь иначе.
Получив на День святого Валентина анонимную записку с призывом: «Будь моей!», преподавательница маленького мичиганского колледжа Шерри Сеймор не знает что и думать. Это дружеский розыгрыш или действительно она, хорошо сохранившаяся и благополучная замужняя женщина, еще в состоянии вызвать у кого-то бурную страсть? Между тем любовные послания начинают сыпаться одно за другим, и неожиданно для себя самой сорокалетняя Шерри с головой окунается в безумный роман, еще не подозревая, к каким драматическим событиям приведет ее внезапный взрыв чувств.
«Любовный напиток» — это двенадцать романтических историй и одновременно — дюжина винных этикеток. Легкие и искристые, терпкие и бархатистые, выдержанные и молодые, гармоничные и провоцирующие — вина имеют свой характер, порой ударяют в голову и сводят с ума. «Литературный сомелье» Биба Мерло убеждена, что любого мужчину можно уподобить определенной марке вина. Ассоциации возможны самые неожиданные. Двенадцать любовных эпизодов из жизни двенадцати героинь этого удивительного, тонкого и ироничного романа подтверждают смелую гипотезу автора.
После инсульта восьмидесятипятилетняя Долорс вынуждена поселиться у младшей дочери. Говорить она больше не может, но почему-то домочадцы дружно решили, что бабушка вместе с речью потеряла и слух, а заодно и способность здраво рассуждать. Что совершенно не соответствует действительности — Долорс прекрасно слышит все, о чем говорит между собой молодежь, привыкшая не обращать на ее присутствие никакого внимания, и узнает немало чужих секретов. Беда в том, что она не может вмешаться в конфликты, раздирающие изнутри внешне благополучную семью, не может помочь советом тем, кого любит.