Серый туман - [24]

Шварцман все так же бочком пробежался по комнате, словно краб, осторожно положил на стол свою кожаную папку и плюхнулся на указанный стул, жалобно скрипнувший под его весом. Хороший стул, по спецзаказам делавшийся, но явно не императорский. Двести лет он точно не продержится. Особенно, если такие слоны, как Шварцман, на него станут плюхаться с разбегу. Председатель невольно хмыкнул, но тут же придал своему лицу фальшиво-радушное выражение.

— Ну, Павел ты наш Семенович, — протянул он вялым голосом, — не тяни. Чего хорошего скажешь?

Павел наш Семенович посмотрел на него одним глазом и ничего не ответил. Он прекрасно разбирался в оттенках начальственного голоса и знал, что фраза не требует реакции. Пока не требует.

— Молчишь… — продолжил Председатель. — И правильно делаешь, ничего у тебя нет хорошего. Заговоры под боком зреют, студенты волнуются, саботажники продукты от народа укрывают. Бардак в твоем ведомстве, дорогой товарищ Шварцман. А? Не так?

— Жисть моя жистянка, шеф, — скромно потупился Шварцман. — Не поверите, совсем текучка заела, на серьезные дела даже и времени не остается, — он развел руками. — Все больше на мелочи время уходит.

Шварцман сокрушенно вздохнул, придав лицу скорбное выражение.

— Но насчет заговоров и саботажников вы, Александр Владиславович, зря, — на его лице к мировой скорби добавилась еще и легкая обида. Совсем легкая, чтобы шеф ненароком не обиделся сам. — Здесь работа у нас идет, кипит, можно сказать. Ищем и находим, ищем и находим. Настоящих, в отличие от ведомства господина Дровосекова, без дураков и провокаций. С Комитетом поддержки порядка сотрудничаем активно, с ОБХНС в первую голову. Вот статистика по спекулянтам и несунам за последний месяц…

Начальник Канцелярии потянулся к своей папке.

— Не надо спекулянтов, — остановил его Треморов. — Ты мне лучше про студентов расскажи. Про тех, которые волнуются.

— Да не так уж они и волнуются! — всплеснул руками Шварцман. — Мы нервничаем больше. Крикуны молодые, в массе – прямо волки, а как поодиночке на доследование вызовешь – овцы овцами. Только и заботы у них, как бы побыстрей до мамочки добраться.

Он изобразил притворное сочувствие.

— Ну да молодые они еще, горячие, опыта жизненного никакого…

— До мамочки, говоришь? — раздумчиво пробормотал Председатель. — До мамочки… да… — Он внезапно наклонился вперед, его глаза впились в лицо начальника Канцелярии. — А вот скажи ты мне, друг милый, как же так на последней акции усмирения солдаты погибли? А? Как доблестные усмирители умудрились под свои же танки влезть? И на кой вообще туда танки прорыва погнали, объясни мне на милость? С сахарской армией вторжения воевать, что ли, собрались?

Лицо Шварцмана на мгновение стало абсолютно бесстрастным.

— Суворов, дубина, перестарался… — уже нормальным тоном, с досадой в голосе ответил он. — Дровосеков через мою голову с Тропинкиным скооперировался, а я и не уследил, кого Тропинкин отправил. Генерал наш непобедимый, ему бы оловянными солдатиками командовать, не живыми людьми! Я тоже виноват, само собой. Тропинкину ясно сказали – стандартные средства борьбы с толпой плюс что-нибудь бронированное для устрашения. А он танкист бывший, долбоё…, так для него «бронированное», как оказалось, означает исключительно «Коровиных». Вот и отдал приказ Суворову. Знал бы, сам бы операцию провел, своими силами.

Начальник Канцелярии тяжело вздохнул, всем своим видом демонстрируя хорошо осознанную вину. Ни он, ни сам Народный Председатель ни на грош не верили подобной демонстрации раскаяния, но Шварцман считал необходимым время от времени демонстрировать хозяину осознание своей виноватости. Ну, если демонстрирует, значит, боится – и правильно.

— Ничего страшного, в общем-то, не случилось. Ну, влез вояка из внутренних войск под танк по собственной неосторожности, делов-то! Газеты мы уже придержали, так что ни о чем, кроме дебоша пьяных распоясавшихся студентов, публика не узнает. Тут все путем. Только вот шут на непонятной машине…

Шварцман исподтишка бросил взгляд на Треморова. Однако тот предпочел никак не отреагировать.

— Дело в том, что у меня нет даже предположений, кем он может оказаться. Вот уж, Александр Владиславович, хоть казните на месте или в отставку отправляйте – не смогли мои ребята никаких следов найти, ни за какие ниточки уцепиться. Не смогли, и все тут. Впервые такое за много лет…

Шварцман нервно потер руки и попытался устроиться на стуле поудобней. От внимания Председателя не укрылось, что новая нервозность уже не казалась наигранной. Так-так. Старый волк, с характером саутическим и стойким, хладнокровный и всегда себе на уме – такие, как он, в Войну за Перешеек на сахарские «коотэцу» с одной гранатой бросались. Если уж ерзает, как сейчас, либо нервишки пошаливать начинают, либо действительно прохлопал что-то серьезное. Либо в какие-то свои игры играет. Впрочем, в любом случае признак того, что стареет, хватку теряет…

«— Он слишком много знал, — сказал шпион Сидоренко». Народный Председатель улыбнулся возникшей в голове фразе из какого-то старого, еще времен Большого Рывка, детектива. Интересно, кстати, как наш рыцарь плаща и кинжала воспримет такую усмешку? Ну ничего, начальник должен оставаться слегка загадочным, насколько возможно со старым соратником, держать подчиненного в неуверенности, а то какой же он начальник… Того и гляди, подчиненный решит, что сам все знает и понимает, а то и задумается, нужен ли ему вообще такой шеф. И не стать ли ему самому шефом…