— Да какое тебе дело! — возмутилась Ляська, заставляя себя думать, что беседует с надоедливым ухажёром, откуда-то раздобывшим её адрес, убрав ногу от растекающейся кровавой лужи. — Какая разница?!
— Я тоже там жил, — тихо сказал серый. — В этой квартире.
Ляська остановилась.
— Сто лет назад? — спросила она, пытаясь пошутить, но вышло неуклюже.
— Четырнадцать, — сказал монстр.
— Что — «четырнадцать»?
— Лет. Четырнадцать лет назад я… Ты — Ляська, — вдруг выдал серый утвердительно, взглянув ей в глаза своими голубыми фарами.
— Я-то — Ляська, — пробормотала Ляська, снизив тон. — Олеся Яровая, вообще-то. А какое тебе…
— А я — Стасик, — сказал монстр. — Пойдём отсюда, а то увидит кто-нибудь.
Ляська пошла. Она машинально переставляла ноги, думая о фотографии удивлённого малыша в комнате матери, в «горке» за стеклом. Стасик. Стасик. А у монстра был такой… детский тон…
— Детки попадают в рай, — само соскочило с языка. — А не туда, откуда ты.
Ляська тут же ужаснулась, так что жаркая волна прошла от макушки до пят — но серый монстр вдруг рассмеялся живым человеческим смехом. Белые клыки блеснули в тусклом жёлтом свете далёкого фонаря.
— Это мёртвые дети попадают в рай, наверное, — сказал он. — А я тут при чём? Я же не умирал.
Серое каменное лицо выражало непринуждённую весёлость, граничащую с разгильдяйством. Ляська остановилась. Серый присел на корточки, заглянул ей в лицо снизу вверх:
— Сестрёнка, ты что, боишься меня?
Ляська смотрела в его голубые огни — и потихоньку понимала чудовищные вещи. Во-первых, она поверила.
«Во-вторых» в этом раскладе было уже неважно.
Серый был — её давным-давно украденный, убитый и где-то там закопанный маленький братик. И он как-то там вырос. Растут ли убитые дети? Но он искренне не понимал, как всё это ужасно. Тот демон, в которого превратился Стасик, не понимал, какой он безумный кошмар. Зато он понимал, что она, Ляська — его сестра.
И он её спас.
— Ты что, — прошептала Ляська, — до дома меня провожать собрался?
Стасик-демон кивнул. Широко улыбаясь, лихо, наотмашь — взлетела длинная седая чёлка.
— Сейчас сюда милиция приедет, — сказала Ляська. — А ты соображаешь, как выглядишь, вообще-то?
Он смутился! Ляська не сомневалась! Она видела достаточно смущённых парней, чтобы опознать это выражение даже на каменном демонском лике.
— Прости, — сказал он. — Я щас.
И растворился в сумраке в несколько шагов.
— Тьфу на тебя! — выдохнула Ляська, чуть не плача, и побежала.
Ноги слушались плохо, но она бежала очень быстро, каждый миг боясь, что запнётся о какую-нибудь колдобину в асфальте и растянется, обдирая колени. Но надо было как можно быстрее удрать от той подворотни, где асфальт залит кровью, а в крови валяются растерзанные тела.
Меня там не было! Меня там не было! Меня там не было!
— Ляська, — весело сказали откуда-то сбоку незнакомым голосом, — смотри, так — лучше?
Ляська задохнулась. Остановилась.
Рядом стоял плотный щекастый парень, упругий, как мяч. В тренировочном костюме с лампасами, в белых кроссовках. Грубая и красная его физиономия сияла такой светлой, умной, открытой улыбкой, что в Ляськиной голове мелькнула мысль о принципиальной ненужности красоты для мужика.
Не в красоте дело. Душа.
— Я чего, знаю тебя? — спросила Ляська, и в тот же миг до неё дошло. — Стасик?! Ты?!
— Ага, — сказал бывший монстр. Никакой не монстр.
Ляська улыбнулась ему в ответ. Он был настоящий. Он был страшно мил.
— Ты бы всегда так, — сказала Ляська. — А то… то ли баран, то ли чёрт с рогами…
— Нет, — Стасик мотнул головой, как мотают, когда хотят сбросить волосы с лица. А волос не было, вернее, они были подстрижены мелким ёжиком. — Всегда я так не могу. Ему тоже жить надо.
— Кому? — удивилась Ляська. Они вдвоём пошли через тёмный двор, мимо тёмного здания школы, освещённого единственной мертвенной лампой, к её дому. Подворотня осталась далеко. Совсем далеко. Во сне. В другой жизни. Её вообще не было.
— А вот этому, — Стасик похлопал себя по пузу. — Александр Петрович Дёмин. Для друзей — Санёк. Я его взял поносить, чтобы ты меня не боялась.
Говорилось это тоном весёлым и фатоватым. Тоном холёного, балованного мажорного мальчика, которому всегда было можно всё — и всю жизнь он считает весёлой игрой. А до Ляськи начало потихоньку доходить.
— Санёк, значит… — Ляська сморщила нос и нахмурила брови. — Так ты что, ты его выбросил из собственной шкуры, что ли? Как из машины? Чтобы покататься?!
Стасик снова смутился. Красное лицо Санька от смущения Стасика покраснело ещё больше, это было даже в сумерках заметно.
— Ну что ты, Лясь, — сказал он виновато. — Я не выкидывал, я только подвинул чуток… Он потом и не вспомнит ничего. Ты же сама сказала: куда в таком виде… и я подумал: куда, действительно?
И чем больше он говорил, чем больше оправдывался, сконфуженно улыбаясь, косясь на неё — тем сильнее Ляська чувствовала: у неё — брат. Старший брат.
Серый, страшный, с копытами, рогами, крыльями, неоновым взглядом. Ворующий чужие тела «поносить». Пришедший к ней, очевидно, из ада. И способный разорвать ради неё на части. Буквально. Даже двоих бандюков с пистолетом. И неземной божественный покой сходил на Ляськину душу.
