Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына - [35]
Откровенно говоря, Хозаров не имел никаких экстренных дел; но ему хотелось побывать у Варвары Александровны, рассказать ей, что с ним случилось, и порисоваться перед нею своими пылкими чувствами.
Мамилова очень обрадовалась приезду друга.
– Где вы и что с вами? – спросила она гостя, подавая ему руку.
– Судьба моя решена – я женюсь, – отвечал тот.
– Право? Каким же образом это случилось?
– И сам не знаю; вчера получил пригласительную записку, а сегодня дано и слово.
– Слава богу, опомнились; это было бы с их стороны просто сумасшествие – отказать вам. Ну, что же вы, счастливы теперь?
– Я не понимаю еще хорошенько, что со мною; у меня как-то замерло сердце, и я ничего ясно не могу ни чувствовать, ни понимать.
– Вот вы мужчина, а говорите, что у вас замерло сердце; что же должна чувствовать женщина в эти страшные для нее минуты! Что ваша невеста – весела?
– Да, она очень весела: она еще очень молода и потому беспечна.
– Нет, это не потому что молода, но она любит вас… Ах, как это первое время тяжело для тех женщин, которые идут не по любви! После как-то свыкнешься с этою мыслью, но вначале – это ужасно.
– Что вы, Варвара Александровна, чувствовали в это время?
– Что я чувствовала?.. – отвечала со вздохом и несколько смутившись хозяйка. – Я ничего не чувствовала; я была тогда глупа, слепа, нема; я выходила, или, лучше сказать, это выходила замуж не я, а кто-то другая; я не понимала, что я для жениха моего так, игрушка, временная забава, и уже после, гораздо позже, когда воротить было невозможно, я поняла, что такое мужчина, и особенно мужчина в сорок лет. Но, впрочем, не спрашивайте меня: зачем вам знать историю моего сердца, она скучна и неинтересна; я могу только сказать, что я не живу, а прозябаю.
– Знаете ли, что я думаю? Вам, с вашей поэтической душой, не следовало бы выходить замуж.
– Это почему вы так думаете?
– Потому, что вы так умны; ваше сердце столько возвышенно, что вам из мужчин нет равного: они все ниже вас.
– Ах, как вы ошибаетесь, Сергей Петрович! Как мало нужно для моего великого ума и для моего возвышенного сердца – одна любовь и больше ничего… Любовь, если хотите, среди бедности, но живая, страстная любовь; чтобы человек понимал меня, чувствовал каждое биение моего сердца, чтобы он, из симпатии, скучал, когда мне скучно, чтобы он был весел моим весельем. Вот что бы надобно было, и я сочла бы себя счастливейшей в мире женщиной.
– Неужели же Лев Павлович не отвечает на ваши прекрасные требования? Неужели он вашим благородным стремлениям не сочувствовал?
– Лев Павлович?.. Лев Павлович, как и все мужчины: он с самых первых пор или скучал, или даже смеялся над моими стремлениями. Он окружал меня богатством, удовлетворял мои прихоти, впрочем, всегда с оговорками, и потому полагал, что уже все сделал, что я даже не должна сметь ничего желать более. Но, бога ради, не спрашивайте меня: видьте во мне вашего друга… старуху, которая вам желает счастья… и больше ничего! Расскажите мне лучше что-нибудь про себя: когда вы думаете назначить свадьбу?
– Я, с своей стороны, буду настаивать как можно скорее: знаете, любовь нетерпелива…
– Да, кончайте эту скучную процедуру скорее, будут толки, сплетни, и зачем вам допускать подобные пошлости в вашем браке, который не должен походить на другие свадьбы? Где вы думаете после жить?
– Без сомнения, в Москве, – отвечал Хозаров. – Неужели же ехать в эту ужасную провинцию?
– Не забывайте ваших старых друзей, а в том числе и меня, – сказала Мамилова.
Хозаров встал и поцеловал у ней руку.
– То, что вы сделали для меня, – сказал он с чувством, – так заключено глубоко в моем сердце, так срослось с этим сердцем, что одна только смерть может уничтожить чувство благодарности… одно это одолжение деньгами…
– Не говорите, пожалуйста, об этих пустяках, – перебила хозяйка. – Знаете ли что? Я не люблю денег и считаю их решительно за какие-то пустяки: по-моему, кажется, отдать кому деньги или самому у кого-нибудь взять – это такая обыкновенная вещь, о которой не стоит и думать.
