Варвара Александровна в этот раз обратила на молодого человека должное внимание. Отличным танцором она знала его и прежде; но разговаривать с ним ей как-то еще не удавалось. Поговоря же с ним в настоящий визит, она увидела, что он необыкновенно милый и даже умный молодой человек, потому что Хозаров так мило ей рассказал повесть Бальзака «Старик Горио», что заинтересовал ее этим романом до невероятности.
– Где вы сегодня обедаете? – спросила она гостя.
– Дома, – отвечал тот.
– Voulez-vous manger notre soupe?
– Aves grand plaisir, – отвечал Хозаров.
– Mais, outre ceta, passerez-vous avec nous la soiree?
– Votre tres-humble serviteur![6]
После приезжали еще кое-кто: являлся, между прочим, и толстяк Рожнов, внушавший такие опасения Хозарову, но никого хозяйка не удостоила приглашением на обед и звала только на простенький вечер.
Таким образом, Сергей Петрович и Варвара Александровна обедали почти вдвоем, в присутствии только весьма молчаливой экономки из немок.
Время шло очень приятно: хозяйка окончательно развеселилась и была очень любезна с гостем; беседа их, как водится между образованными людьми, началась о театре, о гуляньях, о романах и, наконец, склонилась на любовь.
– Любви нет! – сказал Хозаров.
– Отчего же вы так думаете? – спросила хозяйка.
– Потому что женщины не умеют любить.
– Скажите лучше: мужчины не в состоянии чувствовать любви; они – эгоисты, грубы, необразованны; они в женщине хотят видеть себе рабу, которая только должна повиноваться им, угождать их прихотям и решительно не иметь собственных желаний, или, лучше сказать, совершенно не жить.
– Однакож мы видим, что все мужчины угождают женщинам?
– Да, это бывало во времена рыцарства, когда мужчины были нравственны, благородны, великодушны, храбры.
– Напротив… – возразил было Хозаров.
– А какими вы женитесь, господа? – перебила хозяйка. – Какими-то нравственными стариками, неспособными не только чувствовать, но даже понимать чувств! У вас в голове только дела и деньги! Вам дается молодое и свежее существо, которое стремится вас любить, жить любовью, но вы, – ах, боже мой! – и говорить смешно, что вы видите в жене: комфорт, удобство, ключницу!.. Что же остается бедной женщине? С кем ей разделить свое сердце? Где истратить эту юную жизнь, которая кипит в ней?.. И вот она, разумеется, кидается в свет и начинает утешать себя мишурными пустяками: нарядами, балами, театрами, но разве может занять это ее ум и сердце? Она весела только по наружности, но внутри страдает. Но этого еще мало: вы, мужья, хотите отнять у них и эти воображаемые развлечения; вам жаль денег, которыми вы, по всем правам, должны бы были платить за отсутствие чувств; вы, господа, называете нас мотовками, ветреницами и оканчиваете тем, что увозите куда-нибудь в глушь, в деревню! И тогда прощай, бедное существо – оно заживо погребено.
– Я на это имею другой взгляд, – возразил Хозаров. – Женщины сами скрывают свои чувства; они сами холодны или притворяются такими. Я знаю одну девушку; она любит одного человека; он это знает верно; но до сих пор эта девушка себя маскирует: когда он написал к ней письмо, она прочитала, целовала даже бесчувственную бумагу, но все-таки велела в ответ сказать одно холодное merci.
– Я не понимаю этого, – сказала Мамилова, – и думаю, что она не любит.
– Вы думаете?
– Даже уверена, потому что, когда женщина любит, она вся – откровенность; не чувствуя сама, она выскажется во всем: во взгляде, во всех своих поступках, даже в словах!
– Однакож это случилось!
– Не с вами ли?
– А если бы со мной?
– Жалею о вас!
– Почему?
– Потому что вас не любят.
– Может быть! По крайней мере я люблю.
– А если вы любите, так и спешите любить, не теряйте ни минуты; ищите, старайтесь нравиться, сватайтесь, а главное – не откладывайте в дальний ящик и женитесь. Пройдет время, вы растеряете все ваши чувства, мысли, всего самого себя; тогда будет худо вам, а еще хуже – вашей будущей жене.
– Я могу еще любить, – возразил Хозаров.
– Может быть, вы молоды… Сколько вам лет?
– Двадцать семь.
– Да!.. Но только уж пора жениться – и очень пора!.. Пройдет год, другой, и вы будете похожи на других. Боже мой! – продолжала хозяйка одушевленным голосом. – Даже на самых первых порах брака какими вы бываете, мужчины! Вам скучны ласки этого юного существа, и вот – вы начинаете обманывать: жалуетесь на желчь, на сплин; но приезжает приятель, с которым какие-нибудь у вас есть дела, и сейчас все проходит; откуда является энергия, деятельность, потому что тут говорит ваша собственная корысть. Вы всеми вашими помышлениями посвящены только вашей меркантильной жизни, а жене остается один только труп, остов человека, без чувств, без мысли. Нашу любовь, нашу живость, нашу даже, если хотите, болтливость вы не хотите понять; называете это глупостями, ребячеством и на первых порах тушите огонь страсти, который горел бы для вас, и горел всю жизнь.
– Вы говорите все это весьма справедливо про браки, которые совершаются по расчету; но другое дело – брак по страсти.
– Но где вы возьмете в сорок лет страсти, – возразила хозяйка, – когда уже вы в тридцать лет чувствуете, как говорят иные, разочарование? И что такое ваше разочарование? Это не усталость души поэта, испытавшей все в жизни; напротив, материализм, загрубелость чувств, апатия сердца – и больше ничего!
