Сергей Дягилев. «Русские сезоны» навсегда - [34]
[…] У меня есть известная душевная наглость и привычка плевать в глаза, это не всегда легко, но почти всегда полезно. И вот тут-то я останавливаюсь. У меня есть маленькая, маленькая кучка лиц, пред которыми я теряю всякую смелость и с наклоненной головой жду их суда. Это Дима, ты, редко Валичка и по некоторым житейским вопросам Саша Ратьков. Пред вами я становлюсь человеком без всякой воли и свободы действий.
Мне даже кажется, что все, что я делаю, я делаю именно для вас или, лучше сказать, из-за вас: как вы присудите, так и будет. И потому вы для меня – второй я. Что касается лично тебя, то раньше у меня к тебе было чувство ужасно уязвленного самолюбия, так как ты и вправду много показывал мне, что не любил меня раньше. После же твоей женитьбы у тебя произошел необыкновенный поворот к лучшему, вся твоя серьезность и простота date de lá.[87]
[…] В общем я люблю тебя, дорожу тобой, надеюсь на тебя и на многое смотрю через твои очки […]
Ну, прощай. Устал писать. Целую ручку Анне Карловне.[88] Напиши скорее.
Твой Сережа Дягилев»>15.
Реакция Бенуа осталась нам неизвестной. Разумеется, это письмо тоже давало достаточно поводов для раздражения своим вызывающим самомнением и отсутствием скромности, но на Бенуа не могла не произвести впечатления щедрость самораскрытия Сергея, а также сердечность, оригинальность и свежесть характера, которые проявились в его длинном послании.
До конца жизни Бенуа испытывал к Дягилеву периодами то симпатию, то резкую антипатию. Временами его друг, который был на два года его моложе, становился для него своего рода идеей фикс. В марте того же года он еще раз пишет Нувелю: «Сережами движется человечество, и честь им и слава…»>16 Но когда в августе, по-прежнему из Парижа, он обращается в письме к Константину Сомову, он снова сомневается в их дружбе:
«Что же касается Сережи, то он должен завтра приехать сюда и должен был прожить несколько дней. Сие пребывание его здесь меня очень волнует, так как это будет для меня решительная и окончательная проба человека: друг он мне или недруг! До сих пор не знаю […]. Я бы хотел любить его, так как ненависть к такому человеку отравила бы существование мое. Через неделю будет ясно»>17.
Визит прошел удачно, все дни они были неразлучны, с удовольствием ходили вместе в оперу, одним словом, Дягилев снова сумел обворожить Бенуа. 3 ноября Бенуа писал Нувелю: «А Сережа, как хочешь, человек необыкновенный, и ему кланяюсь»>18.
К. Сомов. Рисунок А. Бенуа
Из их компании только один человек на самом деле не любил Сергея, не мог побороть своего отвращения к нему – это был Константин Сомов. Впрочем, принадлежа к кругу Дягилева, он постоянно изливал кому-нибудь душу на его счет. То он жаловался, что Дягилев ему просто не нравится, то говорил, что Дягилев «нахален до отвратительности» или «такой гранд сеньор, что прямо тошно»>19. Как ни странно, именно Вальтер Нувель, который так любил потешаться над Дягилевым, в конце концов сблизился с ним больше, чем все остальные, и стал ему верным товарищем. Эти двое знали друг друга, разумеется, очень хорошо, так как вместе музицировали. Они либо играли в четыре руки, либо Нувель аккомпанировал Дягилеву, когда тот пел. Важно также, что Нувель, с его трезвым и несколько нелюдимым характером, первый окончательно примирился со своей сексуальной ориентацией. Нувель пытался ухаживать за одной женщиной, но так и не смог ни по-настоящему увлечься ею, ни увлечь ее собой. «Это была, – как писал позднее Бенуа, – последняя […] попытка нашего друга проникнуть в Венерин грот, после чего он от подобных попыток отказался совсем и превратился в того “убежденного” гомосексуалиста, которым он остался до старости»>20. Примерно в то же время Дягилев писал своей матери: «Я хочу немного пуститься в monde,[89] поискать себе невесту. Это труднее, чем устроить выставку»>21. Но даже если он когда-либо брался за подобные поиски, они его ни к чему не приводили. Вскоре вслед за тем он пишет матери, что пока не намерен жениться>22, и потом уже никогда не возвращается к этой теме. Задумывался ли Дягилев когда-либо всерьез о женитьбе, трудно сказать. О его невестах мы ничего не знаем, не считая замечания, брошенного вскользь Бенуа. В 1898 году Бенуа писал Философову, что «одно время Сережа в шутку мечтал жениться на Софье Паниной. Очевидно, она умела даже притягивать педерастов?»>23 Замечание Бенуа симптоматично, как раз из-за небрежного тона, которым оно было брошено. Похоже, что уже в 1898 году в тесном дружеском кругу не считалось чем-то зазорным назвать Сергея педерастом. Это слово даже более точно, чем гомосексуалист, определяет сексуальные пристрастия Дягилева: всю жизнь юноши привлекали его больше, чем мужчины.
Правда ли то, что Дягилев лишь «в шутку» говорил о своих планах жениться на графине Софье Паниной, опять-таки неизвестно. В принципе Панина была для него вполне подходящей кандидатурой. Во многом похожая на его любимую тетку Анну, очень богатая, в политике придерживающаяся крайне левых взглядов и чрезвычайно активная (оказывала помощь политическим подпольщикам), она была дружна с Львом Толстым, состояла членом центрального комитета партии кадетов Керенского и в дальнейшем сыграла важную роль в подготовке Февральской революции 1917 года. Когда к власти пришли большевики, она эмигрировала из России
