Сергей Дягилев - [83]

Начиная с 1904 года Дягилев приступил к реализации своего грандиозного проекта Историко-художественной выставки русских портретов. Идея портретной выставки была не нова, но тот размах, который ей придал автор проекта, был уникален для России. Общаясь с Александром Ратьковым-Рожновым, мужем своей кузины, часто бывавшим по служебным делам в разных частях государства Российского, Дягилев однажды завёл разговор о картинах, которые можно увидеть в провинциальных помещичьих усадьбах. Чаще всего, как оказалось, это были портреты; причём, по словам собеседника, он «был удивлён высоким мастерством этих портретов, которые встречаешь даже в самых глухих, медвежьих уголках России». Ему сразу же вспомнилась замечательно описанная в романе «Обломов» портретная галерея в некоей господской усадьбе. Один из главных героев романа И. А. Гончарова, тайком проникнув в безлюдный барский дом, видит «…тёмные портреты на стенах, не с грубой свежестью, <…> томные голубые глаза, волосы под пудрой, белые изнеженные лица, полные груди, нежные с синими жилками руки в трепещущих манжетах, гордо положенные на эфес шпаги; видит ряд благородно-бесполезно в неге протекших поколений, в парче, бархате и кружевах».

Участница этого разговора кузина Зина вспоминала, что Дягилев тогда сказал: «И портреты эти никто, кроме членов семьи и их друзей, никогда не видит, даже если те или иные шедевры портретной живописи созданы несколько поколений тому назад. — И добавил: — Владельцы портретов своих предков, вероятно, даже не понимают их ценности с точки зрения искусства. Поэтому у меня возникла идея организовать Всероссийскую выставку портретной живописи — первую в истории нашей страны». По-видимому, некоторые сведения о владельцах портретов Дягилев получил от Ратькова-Рожнова.

Первым делом он объявил себя «генеральным комиссаром» выставки и организовал выставочный комитет, в который вошли, в частности, Александр Бенуа, граф И. И. Толстой и П. Я. Дашков, действительный член Академии художеств, знаток русской старины, в личной коллекции которого было около 14 тысяч гравированных портретов. Возглавить этот комитет Дягилев пригласил великого князя Николая Михайловича, тогда уже известного историка. В этом альянсе был свой резон. Великий князь уже готовил издание «Русские портреты XVIII и XIX столетий». А для портретной выставки он без особых усилий добился государственного субсидирования и покровительства Николая II. Кроме того, он собственноручно написал около восьмисот писем с просьбой предоставить портреты и помог Дягилеву получить для выставки Таврический дворец.

Разыскивая экспонаты, Дягилев с ранней весны и до поздней осени объездил более ста дворянских усадеб в европейской части России и, как сообщала столичная пресса, «совершил настоящую одиссею». О том, какие трудности ему пришлось пережить, можно представить по списку предполагаемых экспонентов (в данном случае владельцев портретов), изданному Дягилевым в 1904 году, где указан со всеми координатами, например, такой собственник: «Черткова Елизавета Ивановна. Имение Лизиновка, станция Евстратиевка, Ростово-Воронежской железной дороги (12 вёрст на лошадях…)». Дягилев, по словам Бенуа, «совсем потонул в этом деле». 27 апреля Остроухое писал Александре Боткиной (дочери П. М. Третьякова), что Дягилев, «лишённый аппетита, с высунутым языком от устали», находится в Москве и «хлопочет над собиранием портретов». Здесь же, в письме, добавил: «Молодчина, любуюсь его энергией!»

Однако не все восхищались Дягилевым. На старшую дочь Льва Толстого, Татьяну Сухотину-Толстую, он произвёл отталкивающее впечатление. Его приезд в имение Кочеты Тульской губернии она отметила 14 октября 1904 года в своём дневнике: «На днях у нас был Дягилев (редактор-издатель «Мира Искусства») с молоденьким красавцем студентом, которого он возит под видом своего секретаря. Приезжал по поручению великого князя Николая Михайловича смотреть портреты для выставки портретов, которая в январе устраивается в Таврическом дворце в пользу солдатских семей. Эстет и декадент. Неглупый, самоуверенный, по-видимому, принципиально развращённый и язычник до мозга костей. Поклоняется только красоте и наслаждению. Поехал отсюда в Ясную [Поляну]. Мне будет обидно, если nand его слишком хорошо примет и будет говорить с ним вовсю. Мне на себя досадно, что я серьёзно говорила с ним, но я вполне узнала его только после его отъезда, когда В. Мамонтов подтвердил некоторые мои подозрения. <…> И я думаю, он совсем безнадёжен».

Дягилев действительно обзавёлся личным секретарём, роль которого, вероятно, не ограничивалась секретарскими обязанностями. Это был, как выразился М. Добужинский, «скромный студент Гришковский» по имени Николай. Выходец из небогатой дворянской семьи, в 1903 году он окончил престижную 1-ю Виленскую гимназию и, покинув Литву, приехал в Петербург, чтобы продолжить образование. Каким-то случайным образом он сблизился с кругом «Мира Искусства». Оказавшись в нужном месте и в нужное время, Гришковский получил место секретаря у самого Дягилева, нуждавшегося в период командировочных разъездов по России в надёжном компаньоне и помощнике, который был бы всегда под рукой. Игорь Грабарь дал ему такую характеристику: «Говорит ровно втрое быстрее, чем следовало бы, притом с ужасным западным акцентом <…> Совершенный пулемёт. <…> Красивый, милый и славный парень. Очень практичный, неглупый, но сам себе вредящий торопыжничеством».