Сергей Дягилев - [80]

Немного странно, что Дягилев даже не сопротивлялся решению созданного им общества о самороспуске и ликвидации выставок «Мира Искусства». Очевидно, ему что-то было известно заранее. Не зря же он незадолго до открытия выставки, 4 февраля 1903 года писал Серову: «…у нас в общем всё очень и очень неладно. Писать обо всём нечего, но повторяю, твоё присутствие здесь очень необходимо, ибо я жду ряда невероятных скандалов. В воздухе такая гроза, что не продохнёшь». Обдумав ситуацию, он мог бы повторить свои слова о русских художниках, высказанные более пяти лет назад: «Так пусть процветают крыловские лебедь, щука и рак». Похоже, дело к этому и шло. «Завтра будет собрание у Дягилева. Интересно. Там что-то собирается, хотят несколько осадить его. Вообще, симпатии всех за принцип «36-ти», где каждый хозяин», — сообщал один московский живописец, впервые участвовавший в дягилевской выставке.

Противостояние «диктатору» Дягилеву началось ещё осенью 1901 года, когда в Москве появилась выставочная группировка «36 художников» и среди москвичей стал вынашиваться план организации своего общества. Наибольшую активность в этом «новом деле», которое «так или иначе подставляло ногу выставкам «Мира Искусства», проявил Василий Переплётчиков, вполне заслуженно получивший от Серова прозвище Артельщиков. Он, впрочем, принимал участие во всех выставках Дягилева начиная с 1898 года и, следовательно, не был обделён его вниманием, но, вероятно, чувствовал себя в чём-то ущемлённым.

«Очень заманчиво было начать своё собственное дело без всякого вмешательства Дягилева, — записал Переплётчиков в дневнике той же осенью 1901 года. — Кому ни сообщали из намеченных московских участников, все с удовольствием согласились. Осталось дело за петербуржцами. Я отправился в Петербург. Там принято было предложение с удовольствием, правда, Александр Бенуа опасался, как взглянет на это дело Дягилев…»

Тогда «диктатор» не стал возражать против участия петербургской группы мирискусников в первой выставке «36-ти» и дипломатично поддерживал «приятельские отношения» с московской оппозицией. Однако их решительные шаги обеспокоили его не на шутку. С одной стороны, он был готов «оставить их Москву в покое», а с другой — предпринял меры, чтобы предотвратить участие петербуржцев и наиболее «верных» ему москвичей во второй выставке «36 художников». «Необходимо вырвать их из когтей «36»!» — обозначил стратегию Дягилев. И поспешил устроить упомянутый выше вернисаж «Мира Искусства» в Москве на месяц раньше своих поредевших конкурентов, число которых стало не 36, а 28. Только К. Коровин, выставившийся и там и тут, «очень ловко сел на два стула».

Принятый в штыки, но всё-таки одержавший победу, Дягилев снисходительно пообещал, что выставок «Мира Искусства» на московской территории больше не будет. «Мы отвоевали Москву», — ликовал Переплётчиков. Но на этом дело не кончилось. Желая избавиться от чрезмерного влияния Дягилева, москвичи в свою очередь пытались вырвать из его «когтей» как можно больше художников, особенно земляков, и поэтому ратовали за новое, другое общество. Они уже выбрали его название и даже устав сочинили, когда приехали в Петербург на пятую выставку «Мира Искусства» и судьбоносное собрание в редакции журнала.

Новое общество они назвали «Союз русских художников». Дягилеву в нём предоставлялась довольно скромная роль «действительного члена», или что-то вроде свадебного генерала. Ситуация к тому же осложнялась тем, что среди близкого его окружения были колеблющиеся, строптивые и «неверные» соратники, тотчас давшие знать о себе. «Ещё неожиданнее было выступление Бенуа, высказавшегося также за организацию нового общества, — свидетельствовал Грабарь, присутствовавший на том февральском собрании. — Дягилев с Философовым переглянулись. Первый был чрезвычайно взволнован, второй сидел спокойно, саркастически улыбаясь. На том и порешили. Все встали. Философов громко произнёс:

— Ну и слава богу, конец, значит».

Сыгравший на руку москвичам, Бенуа дал неубедительное, кажущееся надуманным объяснение по поводу прекращения выставок журнала: «Дягилев уже с трудом продолжал тащить этот воз, сознавая, что «представленные» им публике русские художники достаточно окрепли для самостоятельной деятельности <…> Для него в деле выставок «Мир Искусства» исчезла необходимая для его жизненного вкуса «романтика риска»; <…> ему претила притупляющая тоскливость «хозяйства», арифметической отчётности и вся та игра в маленький парламент, которая свойственна всякому обществу…»

Бенуа полагал, что и для Философова, игравшего «роль ворчливого опекуна нашего журнала», эта ноша становилась всё более тяжкой. В «Мире Искусства» Философов называл себя «посредником между художниками и литераторами». Однако баланс между литературно-философскими и чисто художественными темами нередко нарушался в пользу первых, и всю ответственность за это возлагали на Философова. В начале 1902 года он жаловался Мережковским, что в «Мире Искусства» все против него. К тому времени и у четы Мережковских произошёл разлад с членами дягилевского кружка. Они отошли от журнала, но прилагали неимоверные усилия, чтобы сохранить и упрочить близость с Философовым. «И мы все уже настолько любим его, что без него нельзя нам быть», — писал Нувелю Д. С. Мережковский.