Сергей Дягилев - [142]

«Наш лондонский Сезон триумфально завершился 25 июля: овации казались нескончаемыми», — вёл летопись «Русских балетов» Григорьев. В тот же день Дягилев послал в Швейцарию телеграмму Стравинскому, желая вскоре встретиться с ним в Лозанне, чтобы послушать готовые фрагменты нового балета «Свадебка». А через три дня в Европе началась война. Дягилев не ожидал, что она будет затяжной и сокрушительно масштабной. Он не особо переживал по этому поводу и, как обычно, планировал свой отдых в Италии, куда и отправился вместе с Мясиным. На следующий день после того, как Германия объявила России войну, 2 августа (20 июля по юлианскому календарю) в Петергофе скончался его отец, генерал-майор Павел Павлович Дягилев. Печальная весть настигла Сергея, очевидно, не сразу — по той простой причине, что родные не знали о его местонахождении.

Театральный художник Федоровский, сотрудник Русских сезонов, вспоминал о Дягилеве: «В последний раз видел я его перед самой войной четырнадцатого года, в Москве, в обществе Грабаря, Остроухова и, если не ошибаюсь, Мамонтова». Здесь, скорее всего, есть маленькая неточность: не перед войной, а уже во время только что начавшейся войны. Наряду с этим племянник Дягилева (сын брата Валентина), которого тоже звали Серёжей, утверждал, что его дядя приезжал из-за границы на похороны своего отца. Он также запомнил, «как Сергей Павлович много возился с ним и кормил земляникой», что, несомненно, и происходило, когда Дягилев навещал семью брата Линчика во время своих недолгих пребываний в России.

Но если учесть, что племяннику Серёже было всего три с половиной года, когда умер его дед-генерал (П. П. Дягилев) и последний раз приезжал из-за границы импозантный дядя, то его поздние воспоминания выглядят не вполне убедительными, ведь эти сведения он мог просто запомнить со слов родителей. Едва ли у Дягилева была возможность приехать из Италии в Петергоф на третий день после смерти Павла Павловича. Это маловероятно, и достоверных фактов, свидетельствующих о том, что он хоронил своего отца, не обнаружено. Узнав о случившемся, 12 августа (старого стиля) Дягилев из Венеции телеграфировал родным: «…где мама, как она, как все. Господи, какое горе». А его поездка могла состояться во второй половине августа — тогда вместе с родными он и посетил могилу отца на Петергофском кладбище. Это было его последнее посещение России.

Глава двадцать вторая ВОЗРОЖДЕНИЕ «РУССКИХ БАЛЕТОВ» «НАДО БЫТЬ МОЛОДЫМ!»

Дягилев не предполагал, что больше никогда не вернётся в Россию. Он верил, что гастролям его труппы в Петербурге и Москве, запланированным на следующий год, ничто не сможет помешать. Его намерения 11 июня 1914 года подтвердила газета «Обозрение театров», сообщившая об аренде Дягилевым театра Народного дома. На этот раз договорённость, по-видимому, была достигнута.

А между тем очаг мировой войны разгорался всё сильнее. Казалось, что никто не искал возможности его потушить, напротив, все рвались в бой. В кровопролитных боях к концу августа сражались армии восьми европейских стран и Японии, имевшей свои имперские интересы, но выступившей, к великой радости России, на стороне Антанты. Возникновение фронтов на Ближнем Востоке и Кавказе, в колониях европейских государств — Африке, Китае и Океании гасило надежду на быстрый исход войны. Пока же, в самом её начале, Дягилев надежд не терял и, покидая Россию, без особых препятствий вернулся в Италию, где его ждал оставленный в одиночестве Мясин.

Они встретились в Виареджо, курортном городе на побережье Лигурийского моря. К ним присоединился маэстро Чекетти, приглашённый Дягилевым не только на отдых, но и для ежедневных занятий с молодым танцовщиком, которого надлежало быстро привести в отличную форму. Затем они совершили, по определению Мясина, «одно из самых красивых путешествий» по Италии. «Из Виареджо (около Генуи) на автомобиле с друзьями мы проехали всю Тоскану и Кампанию, — писал он в Россию своему учителю рисования. — Никогда не видел ничего более изумительного, фантастически богатого и вместе с тем простого <…> Кажется, что всё это проникает сквозь глаза куда-то глубоко внутрь и остаётся там навсегда, бережно хранимое. Иногда мне казалось, что это и есть Рай…» В середине сентября они почти на два месяца поселились на снятой Дягилевым вилле Торричелли во Флоренции.

Здесь импресарио взял на себя роль наставника и с жаром принялся восполнять лакуны в образовании своего юного друга. «Он был терпеливым и восторженным спутником, глубоко знавшим итальянское искусство, и благодаря ему Флоренция стала, можно сказать, краеугольным камнем моего художественного образования, — вспоминал Мясин. — Мы часто вместе посещали галерею Уффици и Палаццо Питти, изучали работы художников Византии и эпохи Ренессанса, стиль готики и барокко». По сравнению с Нижинским Мясин был более открыт знаниям, всё схватывал на лету. Кроме того, ещё недавно он занимался в Москве рисованием и живописью, брал частные уроки в художественном училище. И Дягилеву было приятно иметь дело с таким толковым учеником, он ничуть не сомневался: зерно познания, брошенное на благодатную почву, обязательно даст плоды.