Сергей Дягилев - [141]

История умалчивает о том, как удалось уговорить Фокина на эту сделку, противоречащую его заявленным ранее принципам. Но Дягилев знал, что все проблемы с Фокиным легко решаются с помощью денег, тем более что барон Гинцбург, готовый раскошелиться, был под боком. Между тем к борьбе за возвращение Нижинского в балетную труппу активно подключилась маркиза Глэдис Рипон, которая не мыслила Сезона в Лондоне без участия Нижинского, горячо любимого ею танцовщика, и уверяла Дягилева, что тот «готов танцевать с Фокиным по очереди». Страшась разочарований, она «ожидала предстоящего Сезона с возрастающим беспокойством и одновременным желанием отправиться куда-нибудь далеко, где не будет никакого театра».

Находившийся с ней в контакте Нижинский при встрече с Дягилевым в Париже настаивал на том, чтобы ему дали возможность шесть раз выступить в Лондоне, и за это обещал отозвать свой иск в лондонском суде о взыскании денежного долга с директора «Русских балетов» за прошлые выступления. «Сейчас идёт торговля, потому что Фокин готов ему позволить всего только четыре раза. Мися старается убедить Нижинского, чтобы и он уступил», — фиксировал события Бенуа. Торг, по-видимому, завершился победой Фокина: именно о четырёх спектаклях с предполагаемым участием Нижинского сообщал 13 июня в письме из Лондона Леонид Мясин своим друзьям в Москве.

Вскоре Нижинский отбыл в Вену, где его жена Ромо-ла собиралась рожать. В конце июня, согласно достигнутой договорённости с Дягилевым, он поехал в Лондон, но его выступление на сцене театра Друри-Лейн так и не состоялось. По версии Ромолы, во всём виноват был Дягилев. Он «вынужденно терпел Нижинского и всячески подчёркивал, что не простил «измены», а все танцовщики труппы, разумеется, по указанию своего шефа, «игнорировали Вацлава — не разговаривали, даже не здоровались». Поэтому уже «на следующий день первым поездом он [Нижинский] уехал в Вену, опасаясь, что если увидится с леди Рипон, то поддастся на её уговоры». Такое объяснение Ромолы иначе как нелепым не назовёшь.

Совсем иначе излагает эту странную историю Бронислава Нижинская. Она сообщает, что её брат «должен был участвовать только в нескольких последних представлениях» и что ближе к закрытию Сезона он предлагал ей вместе с мужем приехать в Лондон для обсуждения с ним дальнейших планов. Приехать смог один Кочетовский, но он разминулся с Нижинским, по словам Брониславы, «всего на несколько часов». В отеле «Савой» (где обычно останавливался и Дягилев) ему передали письмо от Вацлава и вместе с ним телеграмму от Ромолы на имя Нижинского, текст которой гласил: «Немедленно возвращайся».

«В своей записке Вацлав объяснял, что его беспокоит состояние Ромолы после родов и он вынужден немедленно выехать в Австрию, не дождавшись Саши [Кочетовского], — пишет Бронислава. — Он просил Сашу объяснить в театре Друри-Лейн причину его неожиданного отъезда. В театре в уборной Нижинского Саша нашёл много цветов и писем, в которых Вацлава поздравляли с возвращением в Лондон».

Похожий на бегство поступок Нижинского был, несомненно, продиктован прихотью (точнее — приказом) его жены, выраженной двумя словами в её телеграмме. Ромо-ла нигде не сообщает о своей болезни, внезапно возникшей после отъезда Вацлава в Лондон. Порой она, конечно, жаловалась на плохое самочувствие после рождения дочери Киры, но главная причина этого дискомфорта лежала в другой плоскости. С тяжёлым сердцем она вспоминала о том, как совсем недавно Вацлав нервно бросил перчатки на пол, не сумев скрыть своего огорчения по поводу того, что родилась девочка, а не мальчик. А в тот день, когда он один отправился к Дягилеву, ею завладел жуткий страх — страх потерять мужа. Тогда Ромоле стало казаться, что он может бросить её с месячным ребёнком и навсегда остаться с Дягилевым, тем более что ей было известно о желании Вацлава вернуться в «Русские балеты».

«Я женился случайно, — по-русски писал Нижинский спустя пять лет в своих записках, которые ему хотелось назвать «Чувство». — …Я понял, что сделал ошибку, но ошибка была непоправима. <…> Я хотел уйти, но понял, что это бесчестно, и остался с ней. Она меня любила мало. Она чувствовала деньги и мой успех. Она меня любила за мой успех и красоту тела. Она была ловка и пристрастила меня к деньгам». Эти откровенные и пока ещё здравые фразы Нижинского позволяют утверждать, что в помыслах Ромолы всегда были замешаны деньги, и в данном случае немалые.

Вацлав ведь «по глупости» обещал Дягилеву отозвать лондонский иск. А это же полмиллиона франков! Будучи бесприданницей, Ромола стала действовать более решительно, чтобы не оказаться несчастной и бедной матерью-одиночкой. Короткой повелительной телеграммой она сорвала выступление Нижинского в Лондоне. Он к ней вернулся, немедленно и досрочно — по её приказу. В следующий раз его одного она не отпустит. Нижинский ещё будет сотрудничать с Дягилевым, но недолго и только под её присмотром.

Оказывается, в Лондоне Дягилев ждал не только Нижинского, но и Кшесинскую. Ближе к концу Сезона в Друри-Лейн, продолжавшегося почти два месяца, он надеялся подогреть английскую публику выступлениями двух звёзд русского балета. С Кшесинской он мог договориться этой весной в Монте-Карло или в Париже. При встрече Дягилев, конечно же, не забыл восхититься её несравненной по виртуозности техникой фуэте и напомнил ей о том потрясающем успехе, который она имела полтора года назад на сцене Ковент-Гарден. Кшесинская согласилась, что этот дивный успех нужно закрепить, и 24 мая в газете «Речь» появилось сообщение о её участии в летних гастролях дягилевской антрепризы в Лондоне. Но к великой радости Карсавиной, всесильная и неувядающая Малечка так и не приехала, сообщив о своём отказе Дягилеву в начале июля.