Серенада большой птице - [40]

Я помню свою учебу в армии. Пилотированию нас обучали прек­расно. Знаю, как поднимать машину в воздух и как бомбить Берлин. Но бывало, сидели по нескольку недель на земле и но восемь часов в день проходили общую летную подготовку, выслушивая всякие све­дения о наземных службах. Подобное образование, полученное мною в военно-авиационном училище, было самым жалким и несуразным, какое я только знавал.

ВВС задались великолепной целью наделить летчика знаниями об общих законах полета, о научных достижениях, открывших человеку возможность летать. Но все эти сведения приходилось втискивать в го­ловы курсантов в невероятно короткий срок, а ведь еще нужно было научить маршировать, укладывать вещмешок, водить самолет. Так что из этой затеи ничего не получалось.

Информации давали очень много и упрощенно, а на опросах под­сказывали, если кто чего не знал: была большая нужда в летчиках и отсеять можно было очень небольшой процент.

В армии правильно считали, что образование надо дать всем вне зависимости от того, кто он и откуда. Но то, как это осуществлялось, было никуда не годным методом, и единственное тому оправдание — позарез нужны были летчики, и поскорей.

— Чуть не объелся, — признаюсь я.

Но голова занята совсем не этой клубникой. Оглядываясь назад, с тоской вижу, что во всей этой моей учебе было что-то глубоко не­правильное. И в этом вина в основном моя.

Но, мне кажется, хуже всего то, что большинство посчитало бы та­кое образование вполне годящимся, особенно если сами за него пла­тили или если у них, наоборот, не было возможности так много всего тратить на учебу.

Беру еще клубнику, ложусь на спину и пытаюсь разобраться в сво­их мыслях.

Группа «либерейтеров» уходит на задание. Возможно, путь у них на Кале, чтобы разбомбить стоянки самолетов-снарядов.

Самолеты-снаряды — хорошенький пример того, что может дать развитие знаний.

Так что же с той маленькой школой у дороги? Грязное крохотное здание, но не грязнее и не хуже, чем тысячи других в Канаде и Не­браске, Баварии и Западной Виргинии, намного лучше, чем большинство школ в Северном Китае, или на юге Нормандии, или на островах Японии, — и во сто крат лучше, чем вообще отсутствие всяких школ.

Из всех зданий в государстве школы должны быть самыми чисты­ми, самыми красивыми, наилучшего качества строительства, самой отменной архитектуры и планировки. Школы нужно строить и содер­жать лучше, чем банки, потому что в них заключено гораздо больше богатства.

Но здания — дело второстепенное по сравнению с педагогами, ру­ководителями, профессорами, наставниками. Для меня самым лучшим учителем был Пауэлл, за ним идут миссис Фаулер и мисс Мориссон. Пауэлл не мог прожить на те деньги, которые получал в университете. Мисс Мориссон ушла на пенсию. Перед войной часто велись иди­отские разговоры о том, что хорошо бы убрать из школ замужних учительниц, может быть, под это дело и попала миссис Фаулер.

Помню, какой шум поднялся в стране, когда парламент выпустил билль о введении равной оплаты женщинам-учителям и мужчинам- учителям.

Господи, что это за мир?! Если в цивилизованном обществе про­фессорам платят тысячу восемьсот долларов в год, а сводники, жокеи или изгиляющиеся певцы получают раз в триста больше, значит, этой цивилизации рано или поздно придется плохо.

Где-то читал, что образование поставлено в Америке на самую ши­рокую ногу, более даже, чем производство тряпок, занятия политикой или выплавка стали, но война сейчас приводит образование в крайне бедственное положение, тогда как те, другие, вполне, кажется, процве­тают.

Нехватку образования наверстать гораздо труднее, чем нехватку пятидесятимиллиметровых бронебойных орудий, или бомбардировщи­ков, или вязальных спиц. Нехватка людей с мозгами для управления обществом всегда была самой острой, мало таких людей, у которых было бы достаточно и за душой, и в голове, чтобы понять жизнь людей в этом мире, к чему она может привести этот мир, ну и дать хоть туманную мечту о том, что будет дальше.

— А куда бы ты пошел учиться на моем месте? — спрашивает Пит.

— Зависит от того, чем ты хочешь заниматься, — с расстановкой говорю я.

В конце концов все сводится к тому, что же на самом деле должно давать образование.

— Хатчинс утверждает, что он может научить думать так, что мо­жешь отправиться в Чикагское заведение или Сент-Джонс, — говорю я.

— Господи! — смеется Пит. — Я же серьезно! Подсказал бы дей­ствительно что-нибудь дельное.

Я тоже смеюсь, но каким-то деревянным смехом. Если Хатчинс на самом деле может научить людей мыслить, то ему надо руководить всей системой образования.

Несколько вагонов мыслей каждому щедро и поровну, и в мире начнется полное благоденствие.

А что если действительно пойти в Сент-Джонс или в Чикагский университет! Если война когда-нибудь кончится и если удача не по­кинет меня, я, наверное, так и сделаю. Хотя не уверен, что чтение ве­ликих писателей или того, что выдали мудрые головы прошлого, по­могут мне разрешить хотя бы мои нынешние вопросы.

Образование должно научить человека мыслить, а если это не уда­ется, то по крайней мере научить его немного человечности, открыть ему глаза на мир и не дать растерять то, что он все-таки усвоил. И пусть человек запомнит, что кровь — самая разная и что цвет кожи тоже бывает разных оттенков. Но в основе все совершенно одинаковы.