Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева - [25]

Под утро 1919 нового года (по старому стилю) в лазарет вошёл воспитатель и объявил: «Всем больным старше четырнадцати лет, которые в состоянии ходить, одеться». Дан приказ покинуть Оренбург. Через несколько дней в него войдут красные. Кадетский корпус ликвидирован, чтобы быть восстановленным спустя сто лет, уже в наши дни. Бывший кадет Евгений Яконовский в мемуарах свидетельствует об их уходе в январе 1916 года. Подобное было и в январе 1919-го: «Оренбург замер. Фонарь ещё освещает странно пустые улицы с закрытыми наглухо ставнями домов. Хрустит мёрзлый снег под солдатскими сапогами, и глухо стучат подмётки по деревянному Сакмарскому мосту. Маленькая колонна поворачивает влево, вдоль Урала, по старой Пугачёвской дороге. Спереди в лицо била степная российская пурга».

Как поступает наш герой перед походом? Он идёт в ставшую ему дорогой семью учителя отца – попрощаться и «доверить им самое ценное, что у меня было». Он имеет в виду свои рисунки. Что рисовал юный Алексеев в то время? И неужели он надеялся на возвращение? Ещё успел обнять тётю Анюту, побросать в вещевой мешок вещи и – вышел строиться. На марше их триста мальчишек-кадетов и обоз из шести саней с вещмешками. Они идут в Троицк, прифронтовой город на Транссибирской железной ветке, чтобы оттуда по железной дороге попасть в Иркутск доучиваться в местном кадетском корпусе. Поход в 500 вёрст. «Шагалось поначалу весело». Он пел – вместе со всеми, знал множество народных песен самых разных губерний. Не разучивал ли их в Первом кадетском, где был отличный хор?

Поход в 500 вёрст

Он поёт на морозе, забыв про горло. Когда они остановились в казачьей станице и он лежал без сна на продуваемом сквозь щели полу рядом с ягнятами и телятами, болезнь разыгралась. В тридцатиградусный мороз он продолжал этот страшный поход в одной шинели. «Мы шли по пустыне, где не было ни куста, слегка волнистой и белой, белой до самого горизонта». А они всё шли и шли до самой глубокой ночи. Почему-то пропали сани с его вещмешком – а там петербургская кадетская форма: «последнее вещественное свидетельство прошлой жизни». Но и тут он не испытывает огорчения: «Появилось ощущение лёгкости. Это было приятно». И ещё беспечно юное: «Будто вышел на прогулку с двумя книгами в кармане». Это он вспоминает Тэна и Уайльда. Боль в горле не утихала, лишь усиливалась. Скоро он не мог глотать твёрдую пищу, дёсны покрылись нарывами, к тому же он сосал снег, чтобы унять жажду. Врача с ними не было. И тем не менее он не считал: этот «исход» – несчастье. Более того, по его мнению, «это исследовательское путешествие и, значит, подарок судьбы». Как всегда, с любопытством наблюдает неизвестный ему мир, от которого, он уверен, прежде ограждало «изнеженное воспитание».

Он замечает – они углубляются в края «Капитанской дочки». Невольно приходило в голову пушкинское, знакомое со школьных лет: «Я выглянул из кибитки: всё было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностию, что казался одушевлённым». Они шли целый месяц, «окружённые белой немотой, и слух ловил лишь звуки наших голосов». Приближение станиц для ночлега чувствовали издалека по запаху сжигаемого для отопления изб навоза, превращённого в кирпичи. Даже при этих невероятных обстоятельствах художник в юноше не дремлет. Больше всего он жалеет, что не может писать красками! И придумывает упражнение: начинает в уме перечислять всевозможное смешение цветов – от светлого до тёмного, создавая воображаемые картины казачьих селений. «Я наблюдал, как сталкиваются, отражаются и проникают друг в друга световые лучи, посылаемые двумя необъятными поверхностями – небом и снегом и локальными – деревянными стенами домов цвета грифельной доски и золотистыми кучами навоза. Бледные животы домашней скотины светлели, отражая покрытую снегом почву. Свет, размышлял я, как звук, что отражался когда-то эхом в рижских домах-колодцах». Цель пути – Троицк – уже близко. К вечеру обоз остановился на небольшой привал. «Внезапно невероятной силы усталость навалилась на меня. Я лёг на снег, оборотя глаза к лесу». Товарищи стали его поднимать, он пообещал: догонит их. Обоз тронулся, он остался один, распростёртый «в блаженном отдыхе». Мороз становился всё сильнее. Приближалась ночь. Встать он не мог. От неминуемой смерти его спасли проезжавшие мимо казаки и привезли в Троицк[15].

К началу ХХ века Троицк – красивый, зажиточный, торговый город. В те годы он испытывает то же, что и большинство городов России: то и дело переходит к сторонникам то – белого, то – красного движения. В дни пребывания нашего героя он находился под властью Верховного правителя России Колчака. Но вряд ли это могло заинтересовать кадета Алексеева. Он лежал на спине на полу, посреди школьного зала, вместе с другими заболевшими. «Я проводил целые дни в полном безразличии ко всему, приходя в сознание только для того, чтобы выпить молоко». Врача не было. Солдат-ветеринар поставил диагноз: «Всё понятно: во рту полная география». Кадеты ждали поездного состава. Когда через месяц в Троицке сформировали состав, он состоял из двенадцати товарных вагонов, предназначенных для скота. Чтобы развести огонь в печках, рубили дрова. Топили снег. Спали на двухэтажных дощатых нарах. Дверь была открыта – для света и воздуха. Там же совершали «туалет».