Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева - [23]

.

Александр не знал о расстреле дяди. Его уже не было в Уфе. В семнадцать лет он искал полной свободы, чувствуя себя внутренне независимым – дядя и мать перестали быть для юного нигилиста абсолютными авторитетами: «Я судил политические события так, как судят дела совести: ведь идея Революции была придумана интеллигенцией и ею же во имя идеи была оправдана». В ситуации, когда власть в городе постоянно менялась («мы узнавали об образе сегодняшнего правления по тому, чьи подписи и печати красовались внизу листовок, расклеенных на палисадах: комиссарские или генеральские?»), он пытался самостоятельно, не оглядываясь на матушку-консерватора, или дядю, лидера партии кадетов, или Катю, находившуюся на «короткой ноге» с большевиками, осмыслить окружающее, неизменно учитывая важнейший для него этический аспект происходящего.

Развитый не по летам юноша в общем не интересовался политикой: он смотрел на окружающий мир глазами художника. Но по совету милой его сердцу тёти Кати, страстной «левой социал-революционерки», он внимательно прочёл «манифест» и программу коммунистической партии «без дворянского предубеждения, с великодушием молодости». В этих документах, написанных, как ему сначала показалось, «с благородными намерениями», его всерьёз смутили две позиции: обязанность «вступающего принимать без рассуждения все решения партии» и – «кто не с нами, тот против нас». При его юношеском максимализме, склонности к размышлениям здесь было заметное противоречие: обещая дать свободу мнений, революция сразу её же отбирала. После октябрьского переворота на его глазах «большевики украли у народа право выбирать законных представителей».

Кадет – доброволец Народной армии

В Уфе в июле стал собираться полк добровольцев, в него был принят кадет Алексеев. Так начался его путь из России, о чём он тогда не подозревал и об исходе с родины не думал. Что же это был за «полк», о котором в воспоминаниях не сказано больше ни слова? Полк принадлежал так называемой «Народной армии», сформированной исключительно на добровольческой основе Комитетом членов учредительного собрания, КОМУЧем, Всероссийского временного правительства, установившего свою власть в этих краях Предуралья в первую очередь для борьбы с большевиками. Уфимский добровольческий полк состоял из молодёжи – студентов, гимназистов, кадетов, оказавшихся в это время в городе. 200 человек продвигались то пешком, то на возах и за три дня проделали путь в две сотни километров в неизвестном им направлении и с непонятной для них целью. Наконец они оказались в Самаре, где и находилось новое Всероссийское временное правительство в 1918 году, откуда комендант города, дав юноше трёхдневный отпуск, разрешил съездить в Уфу, где он хотел попрощаться с тётей Катей: дальше – дорога в Оренбург и – учёба там в кадетском корпусе. О смерти дяди Александр узнал от Кати, когда ещё раз выпало им встретиться.

Никакие передряги, гибель дяди, разлука с матерью и братьями не затмили его последней встречи с обожаемой женщиной, давно пробуждавшей в нём недетские эротические чувства. Лицо её мы, вероятно, видим на одном из портретов Анны Карениной в цикле иллюстраций Алексеева к роману, созданном спустя немало лет в Париже. «Я наклонился над ней, чтобы в последний раз поцеловать, и в вырезе ночной рубашки увидел мельком, или скорее угадал, розовый сосок, красовавшийся на груди, необъятной, как Россия, и в ней не было совсем, ну совсем ничего от академического гипса».

Юность

Глава пятая На пути с родины ( 1918–1920 )

Свой поступок – зачисление в состав уфимского полка «Народной армии» – он не объяснил, но слово «полк» иронично взял в кавычки. Александр полон «революционного нигилизма». Его неприятие большевиков очевидно, их действия для него неприемлемы. Он ещё не представляет себе, что ждёт его впереди. Кажется, об этом не задумывается. Он помнит только – в Первом кадетском корпусе они воспитывались в уважении к их назначению: «Меня учили, что погоны – символ воинской чести и расстаться с ними я могу только вместе с жизнью».

Ему семнадцать лет, и ему хочется жить. «Как-то утром я был назначен боковым дозорным, и место моё было справа от колонны, продвигавшейся пешим шагом. Сияло весеннее утро (это был июль. – Л. З., Л. К.). Я шагал на расстоянии ружейного выстрела от дороги, не видимой для меня, с инструкцией стрелять в воздух в случае необходимости. Я был один и живо надеялся, что такой необходимости не будет. Райский уголок сверкал передо мною, и я весь переполнялся радостью жизни, что окружала меня».

Полк остановился на несколько дней в какой-то большой деревне (а может быть, в селе или станице). Утром, разгуливая по улицам, увидел общедоступную библиотеку и, войдя, робко «одолжил» две книги, но каких! – разыскал «Философию искусства» Тэна, скорее всего, издание 1904 года в переводе А.Н. Чудинова, и сборник сказок «Гранатовый домик» Оскара Уайльда на двух языках 1881 года. Тэн и Уайльд – вкус у кадета отменный. Страсть к познанию интеллектуала и эстета.

Самара

Наконец, добирается до Самары, куда его направили для переподготовки. Какой, для чего – его это мало интересует. Захватывают всевозможные обстоятельства, но и к ним он относится как к дорожным приключениям. В Самаре ему приказывают вместе с несколькими членами полка сопровождать дюжину пленных «красных» обратно в Уфу, и он вновь совершает в эту страшную смуту решительный поступок. Когда один разгорячённый «белый» из нагнавшего их конного патруля ударил пленного татарина плёткой по бритой голове, Александр, заряжая ружьё, гневно крикнул: «Пошёл вон!». «Несколько всадников оттащили мерзавца, собиравшегося ударить ещё раз. Патруль ускакал». Бесстрашия и порядочности Александру, видно, было не занимать. В один из первых дней в Самаре он столкнулся на улице с вооружёнными хулиганами в солдатской форме. Два бандита приставали к девушке, кричавшей из последней мочи. «Я не очень хотел связываться с "горчичниками" (так прозвали в городе эту солдатскую банду), поскольку в кадетском корпусе меня учили не боксу, а бою на рапире, но чувство собственного достоинства не позволяло мне пройти мимо». Он пытается «взывать к лучшим чувствам» солдатни: "Народная армия" не может позволить». В результате – разбитый в кровь нос, удар в висок, пинок в зад. А что же он? Остаётся самим собой. «Они могли обойтись со мной более сурово, но, похоже, я их очень удивил». «Удивил»!