Серебряный меридиан - [98]

Господи, не дай нам покоя:

Упаси нас от самодовольства,

Которое приходит, когда исполнилось все, что желали, —

Но лишь потому, что желали малого,

Когда видим, мы, что плаванье окончилось благополучно,

Но лишь потому, что плыли вдоль берегов.

Господи, не дай покоя, душе,

Чтобы вкус земных даров

Не заглушил жажду жизни вечной…

Господи, забудем о покое и, исполнившись дерзости,

Выйдем в море навстречу шторму,

Который напомнит нам, —

Ты над нами владыка,

И потеряв землю из вида,

Мы обратим свой взор к звездам небесным.

Распахни перед нами горизонты надежды

И выталкивай нас в будущее —

Да пребудут с нами сила, отвага, любовь и надежда.

На всю жизнь эти слова стали гимном и девизом Тома.

В 1588 году «Турин» и «Верона» под командованием нового капитана выступили в отряде вице-адмирала Дрейка под Гравелином, приняв участие в победоносной кампании против испанского флота. После победы над испанцами Том выкупил «Турин» и «Верону» у Венецианской компании, сменив положение наемного капитана на статус акционера.

Он по-новому оснастил корабли и заказал их новую отделку. Теперь борта охраняли коронованные львы — головы этих венецианских зверей украшали крышки восьмидесяти литых чугунных пушек. На форштевне «Турина» возвышалась массивная фигура восстающего льва. Для «Вероны» Том заказал скульптуру Амфитриты — морской богини, жены Посейдона. Он сам наблюдал, как дерево сначала покрывали слоем левкаса, а затем полировали. Казавшееся теплым тело богини на глазах становилось глянцевитым, словно ожившую кожу окатывала вода. Николас Смайт, штурман, приметив тогда, с каким выражением Том, забыв обо всем, следил за процессом, едва сдержал смех.

— Земля, капитан! — пробасил он, чем вывел Тома из почти гипнотического оцепенения.

— Да, — согласился тот, стараясь сохранить достоинство. — Завораживает.

— Укрепляет, — согласился Мартин Критчет, помощник капитана.

— Надежду, — улыбнулся Том.

Его желание обрести надежную гавань со временем обретало все более четкие формы благодаря жизненному опыту и постоянно пополняемым знаниям. Совершая походы за разным товаром, Том узнавал все о снадобьях, оружии, тканях, маслах, породах деревьев, почвах, о строительных материалах и оборудовании мастерских, об убранстве храмов, пигментах и чернилах, о древесных и земляных плодах, о животных настоящих и вымышленных. В какой-то момент в нем проснулся азарт коллекционера.

Appetitoso[155] — называл он это состояние. Это был настоящий голод — страстное, неотступное, неутолимое желание обладать тем, что полюбилось.

Оценив достоинства вещи, сделанной талантливым мастером, Том становился его постоянным заказчиком. Узнавая о преимуществах или полезности того или иного предмета, он старался не только приобрести новую вещь, но и узнать о ней больше. С терпением охотника, с радостью и гордостью он выслеживал, находил, изучал и получал то, что увлекало его. Он стал настоящим знатоком в разных областях и искушенным собирателем. Так однажды и навсегда в его жизнь вошли книги, совершенно изменившие его представление о мире и отношение ко всему. Можно сказать, что Венецианская компания стала для Тома второй крестильной купелью. Именно Венеция благодаря своему географическому положению, своим торговым и деловым связям с далекими и близкими странами во всех концах света претворяла в ту пору в жизнь идеал художественной и политической свободы. Наука в этом чутком городе, чьей главной индустрией было книгопечатание, процветала. Благодаря этому городу, в который капитан все чаще приводил свои галеоны, он стал в итоге тем, кем стал.

Здесь, в библиотеке Якопо Сансовино, Том впервые начал читать так, как делает это исследователь, захваченный самим процессом познания, жадно ищущий новизны. Восприимчивость и любознательность помогала ему присваивать новые знания чрезвычайно быстро, а навык перепроверять и уточнять утверждения, рассматривать предмет со всех сторон заставлял его двигаться дальше в поиске новых сведений об уже прочитанном. Помимо прочего Том обладал цепкой памятью и легко улавливал особенности языков и наречий, в ареалах которых оказывался, швартуясь в иноземных портах. Обратившись к наставникам Скуола Гранда ди Сан-Рокка, он с завидным упорством учил знакомые ему по уличной речи языки. Итальянский, латынь, испанский, французский. Том прежде и не думал, какое удовольствие скрыто в познании. Он даже не подозревал о широте собственного воображения, которое ему открыло языкознание, а с ним поэзия и философия. То ощущение, какое дает способность фантазировать еще в детстве, теперь вернулось и стало наполнять его образами, умозаключениями, удивительными орнаментами взаимосвязанных выводов и стройными утонченными узорами логических рассуждений. Все, чему научила его жизнь — его корабли с их сложным устройством, природа с ее стихиями, работа, основанная на умении ладить с людьми и одновременно противостоять им, сражения с их опасностью, торговля с ее практицизмом — он соединил с миром книг и перенес в общение с их незримыми авторами. Он научился осознавать и оценивать понятия, иногда противоречащие друг другу. Природой в нем была заложена эта первооснова парадоксального мышления, свободного от догматических тупиков и преград. Он открыл для себя формулу, навсегда изменившую его понимание человеческой природы, — в человеке может таиться целый мир.