Серебряный меридиан - [97]

«Внешностью подобная нереиде, изящная, как Амфитрита[152], телом выточенная волнами, взлелеянная ими, подобно Венере, исполненная желаниями. Умом превосходящая свой пол и находящая удовольствие в остроумии. Лицом приветливая, а с воображением, как у философа. Словом, была бы она на свете, всем сердцем, умом и телом я тотчас оказался бы отдан ей. Но ни в одной я не встречал до сих пор все эти свойства, чтобы они соединились для меня счастливо: ибо замечая красоту, не встречаю ума, а отмечая ум, не нахожу доброты, познав же нежность, не чувствую силы, а ощутив силу, не знаю жалости, и обнаружив сочувствие, не вижу красоты. Простыми словами повторю тебе то же: одна женщина прекрасна, другая умна, третья добродетельна, — но я уцелел. Пока я не встречу женщину, гармоничную во всех отношениях, ни одна не привлечет меня. Всякий раз я осуждаю себя за упрямство в нежелании уступать своему влечению к недостижимому. А потому продолжаю свое «Борение в мечтах», его же нахожу единственно достойным того, чтобы уповать найти мой «Якорь надежды», Anchora Spei.

Ищи и ты свою надежду, мой добрый Джек, твой всегда преданный друг и любящий брат

Томас Хартли

P.S. Прочти и ты «Борение в мечтах Полифила»[153], дабы ты смог понять, в каком поиске брожу я теперь».

Джек прочел. Греза героя итальянского романа о женщине — воплощении всех достоинств античного прошлого — стала и его мечтой. И мечта стала явью.

«О, Полия… Красота лица твоего, видные и необычайно изящные формы, чрезвычайная, мудрость и доблесть, примечательная и предупредительная твоя вежливость, и твоя исключительная и несравненная красота, все это легко объясняет наше желание узнать историю счастливой твоей любви и твое благородное и возвышенное происхождение, которое, несомненно, должно корениться в знаменитом, выдающимся и славном роду. Мы заметили твою честность, понимание, немалые твои книжные знания; твои выдающиеся достоинства и чрезвычайное изящество девичьего твоего поведения; твою редкую и необыкновенно красивую фигуру и очарование, которое является твоим лучшим украшением и достойно высшей, похвалы. Твоя поразительная внешность и небесные черты столь прекрасны и гениальны, что, кажется, не полностью принадлежат земле, но дают ясный знак твоей, божественности».

Что стало с ним, когда он понял, что он нашел свою мечту! С тех пор, как он прочел признания Полифила, он смотрел на Виолу, как герой романа на Полню, и находил в ней все, о чем писал в своем письме Том. Порой ему казалось, что он говорит с Полней, а жизненные реалии напоминали ему гравюры из присланной Томом альдины[154].

В долгих плаваниях Том, рано познав портовую любовь, оценил отношения бескорыстные, а в жарких странах увидел красоту почти обнаженного женского тела и узнал, каково женское желание, свободное от страха перед наказанием или презрением. Он отделил плоды от пустоцветов, и ту, которую искал, жаждал щедро одарить самым ценным из познанного. Избавление от тягости желания без хоть малой привязанности, брезгливость и постоянный самоконтроль из опасения заразиться вызывали омерзение. Холодную пустоту и наплыв равнодушия он испытывал в следующую же минуту к той, кто мгновение назад казалась источником утешения. В миг телесного разъединения он хотел, чтобы она исчезла, растворилась в воздухе, чтобы остаться одному со своим покоем и умиротворением. Именно этот переход от обладания, привязанности и благодарности к отторжению, неприятию, нежеланию — этот момент отрезвления — стал для него мучителен. Он знал, какого общения с женщиной ждет. Он хотел любви.

Задумавшись, Джек подходил к порту. Шаг за шагом перед ним открывалась его перспектива — мачты, бока и носы кораблей всех размеров и видов: ганзейские когги, первые хорнские флейты, нарядные итальянские и мальтийские галеры и галеасы, каракки, датские торговые корабли. Джек искал глазами два английских галеона. Вскоре он увидел их — многоярусные, с пятью мачтами, отделанные резьбой и рельефами, элегантно украшенные белыми, красными, зелеными и синими поясами бортов, с усеченной кормой, с сетями канатов, тянущимися к мачтам, словно прозрачные крылья фантастических стрекоз. Всякий раз, когда Джек видел их, у него захватывало дыхание от красоты и стати этих рукотворных громад. Он называл их по именам и думал о них, как о живых существах, преданных владельцу и столь же прекрасных, какими бывают могучие и редкие создания природы. И звали их словно двух влюбленных или верных друзей — «Турин» и «Верона».

В 1587 году Том Хартли принял у простившегося с морем капитана Генри Бишопа командование этой небольшой флотилией, состоявшей из двух кораблей и принадлежавшей тогда Венецианской торговой компании. Еще до того, как эта компания была основана, ее создатель, Роберт Дадли, первый граф Лестер, знавший всех выдающихся мореходов своего времени, в первую очередь Хокинса и Дрейка, отметил среди сподвижников последнего и Генри Бишопа. Можно сказать, что капитан Бишоп, отличавшийся умом, прозорливостью и широтой кругозора, почти заменил Тому Хартли, поступившему на «Турин» юнгой, родного отца. Многое, что стало для Тома основополагающим в жизни, привил ему именно Генри Бишоп. Первой из таких основ была молитва, написанная капитаном Дрейком. Бишоп приказал Тому выучить ее наизусть и повторять с упованием и верой ежедневно вслед за «Отче наш»: