Серебряные крылья - [89]

«Пока тайна будет существовать, машины будут падать». «Почему я? Пускай это сделает другой», — шевельнулась мыслишка.

«Трус!» — ругнул себя Сергей и сжал до ломоты в скулах зубы. Нет, теперь он твердо знал, на что идет: он будет спасать машину, чтобы вырвать у смерти коварную, страшную тайну, похороненную вместе с гранинской машиной.

Сергей боролся с расходившимися не на шутку нервами, хотя это давалось с трудом: руки, ноги, все тело тряслось крупной дергающей дрожью. Расслабься! Вот так. Сконцентрируй внимание — ошибки не должно быть. Кажется, с эмоциями удалось справиться. Кажется. Но теперь он почувствовал другое: не было «ходунов» — твердели мышцы на икрах ног. Судорога стала сводить ноги из-за дьявольского перенапряжения. Чтобы освободиться от судороги, нужно резко подать вперед носки, но впереди педали, они мешают. А судорога подбиралась все выше, к бедрам. Сергей уже физически ощущал, как каменеют бедра и боль, нестерпимая боль давит и перекручивает ноги. Обливаясь горячим потом, Сергей выдавил:

— Иду на вынужденную.

«Не ошибись…» Молчал эфир — свидетель недавней трагедии. Сергей уже видел полоску бетона, необычайно узкую и страшно короткую. Какими же тонкими движениями, каким же точным, почти математическим расчетом надо обладать летчику, чтобы суметь примоститься на ней с замолкшим двигателем!

Надо! Надо, чтобы покончить с трагедиями.

До дальнего привода оставалось каких-нибудь километров шесть, не больше.

«Скорость… Нельзя терять скорость. Над приводом уточни расчет», — напоминал себе Сергей.

— Приказываю катапультироваться!

Это подал голос руководитель полетов. Он отвечает за жизнь человека.

Сергей не ответил: решение не отменяется. Его взгляд метался от указателя скорости к высотомеру, затем вперед, к тому месту, где придется начинать выравнивание. Глубокие снега скрыли предательские рытвины и канавки, но Сергей-то знал, чем это чревато, если случится недолет… Слева мелькнула река, закованная в толстые латы льда. Поверх ее лежит белый снег. А если… Ведь до аэродрома не дотянуть…

Худо, когда в критической ситуации летчик меняет решение: вместо необходимой собранности и сосредоточенности он распыляет свое внимание. Сергей знал, что рядом с пляжем, где живет Вера, лед не имеет торосов. Даже если он и «мазнет» на несколько сот метров, то не беда: река тянется ровная, без извилин. В прошлое воскресенье он прогуливался здесь на лыжах. Два дня назад снег опять подмолодил зиму, ослепительным белым одеялом покрыл поверхность реки. Взгляду не за что уцепиться, чтобы определить расстояние до земли. Но все же…

— Буду садиться на реку! — передал Сергей и накренил машину резким движением влево.

«В крайнем случае, если не успею довернуть, то катапультируюсь», — решил он.

Успел. Навстречу стремительно неслась лавина снега. В последний раз Сергей бросил короткий, как удар, взгляд на прибор скорости и все свое внимание мобилизовал на определение начала выравнивания. Сделаешь это раньше — машина упадет с большой высоты, и шасси могут не выдержать нагрузки. Запоздаешь — можешь не успеть выхватить ее из угла.

Или — или… Секунда, другая… Пора! Он полностью добрал на себя ручку управления — нос машины вспухал, закрывая горизонт. Так, так… Другой рукой он тянулся к колпачку на левом борту, где была спрятана кнопка выпуска тормозного парашюта.

Удар о снеговую поверхность бросил Сергея на прицел, но привязные ремни, вцепившись в плечи, остановили его в тот момент, когда до прицела оставалось несколько сантиметров. За самолетом трепыхались тормозные парашюты, резко гася скорость. Наконец самолет стал.

Сергей хотел раскрыть замок привязных ремней, но это никак ему не удавалось: не мог нащупать замка. Странное безразличие парализовало его. И не было никаких чувств — ни восторженной радости, ни ликования. Лишь где-то в подсознании мелькнуло: «Обошлось!» Не было желания шевелиться и что-то делать. Хотелось спать.

Спасательный вертолет опустился рядом с самолетом. Не успели пилоты даже опомниться, как Вера с медицинским чемоданчиком прыгнула к раскрытой двери. В два прыжка ее нагнал бортмеханик и с грубой бесцеремонностью схватил за плечи:

— Извините, но эта штучка могла бы вам прическу испортить.

Она увидела прямо перед собой замедляющий вращение хвостовой винт вертолета. Испугаться не успела, даже не поняла ничего. Она рванулась к самолету.

Голова летчика в кабине была безжизненно склонена набок.

— Скорей открывайте кабину! — срывающимся голосом закричала Вера.

Люди и без нее знали, что делать. Быстро вытащили из, вертолета кем-то прихваченную стремянку, приставили ее к борту и открыли фонарь. Вера, растолкав всех, первой взлетела наверх.

— Сергей, — осторожно позвала она и дотронулась рукой до его щеки, — ты ранен?

Летчик открыл глаза, устало улыбнулся:

— Жив и здоров… твоими молитвами…

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Едва Кирсанов дописал объяснительную записку о летном происшествии, в летный зал вошла секретарша:

— Сергей Дмитриевич, вам письмо.

Девушка положила перед ним конверт и удалилась. Сергей взглянул на обратный адрес: от генерала Лопатина? Он вскочил и, не веря собственным глазам, еще раз перечитал. Да, так и есть. Писал Лопатин. Твердый размашистый почерк — под стать характеру.