Любят зиму русские люди, и не страшат их ни вьюжные, дни, ни трескучие морозы, знают, что это не вечно! Зато сколько прелестей и удовольствий выпадает на их долю в солнечный ядреный денек!
Понравились Сергею лыжные прогулки. Он уже дважды ходил по скованной льдом, заметенной снегом реке на другой берег. Там облюбовал местечко с пологим спуском, где можно покататься на славу и прекрасно провести выходной день. Возвращался прямо-таки опьяненный целебным загородным воздухом; на щеках — румянец, в глазах — веселый блеск, а во всем теле — приятная усталость. Каждый мускул играл под кожей, дышалось легко, всей грудью, и смешно было видеть, как шли горожане, укутанные, берегущие тепло.
Посмотришь с противоположного берега на город — он весь окутан дымом и туманом. И невольно думаешь: неужели изо дня в день дышишь этой копотью и гарью и даже форточку открываешь, чтобы напустить и в комнату этой гадости под видом чистого воздуха? Как все относительно в этом мире!
И любовь? А что, наверное, и любовь — относительное понятие. Только эта относительность имеет более сложную зависимость.
Когда уходила Маргарита, Сергей не возмутился, не испугался. Он ожидал такого исхода. Он был хладнокровен в те минуты и не знал, что боль придет позже, как приходит она после хирургической операции, когда наркоз прекращает свое действие. И все это пришло — тоска, обида, тяжкие мысли сквозь бессонные ночи, не отпускавшие его до рассвета, а затем злость, злость на себя. Он сам, сам во всем виноват. Значит, не мог дать Маргарите всего, что требовала она, что требовала ее любовь.
Вот и Вера… Не ладится что-то у них. Уходит она от серьезного разговора и чуть что: «Я к бабушке». Какая примерная внучка!
Каждый раз Сергей возвращался с прогулки один, поднимался в свою холостяцкую квартиру, и дикая тоска наваливалась на него. Каждый угол комнаты, казалось, брал его под прицел и так держал до утра. Тишина становилась невыносимой, он терпеть ее не мог, боялся этой тишины.
Но сегодня — хватит! Пора кончать. Или — или…
Вера встретила его у калитки: в руках у нее был небольшой чемоданчик.
— Ты ко мне? — удивленно-встревоженно спросила она.
— За тобой.
— Что случилось? На тебе лица нет. Может, ушибся?
— Нет. Я прекрасно себя чувствую.
— Не похоже. Ты мрачнее тучи.
Сергей взял из ее рук чемоданчик.
— Вера, нам надо поговорить.
Она отчужденно поглядела на него.
— Да! И притом серьезно! У тебя есть время?
— Я собралась к бабушке.
— Опять к бабушке? — взорвался Сергей. — А я не пущу тебя. Поняла? К себе увезу! Навсегда! Поняла? Что с тобой? Ты не хочешь? Опять слезы! Я не выношу слез! Собирайся!
Вера отобрала у него чемоданчик.
— Сережа, пойми, я не могу…
— Но почему? Почему?
— Я не одна.
Он оторопел:
— Как не одна?..
— А ты думаешь, почему я каждую субботу езжу к бабушке? Дочь у меня там.
— Дочь?! И ты молчала? Да ты понимаешь, что я только не передумал? Эх ты!.. А как зовут?
— Наташа. Натка.
— А почему она у бабушки?
— Мама настояла. Ты, дескать, еще молода. И тебе надо устраивать свое счастье. Счастье… — горько усмехнулась она. — Вот и приходится к собственному ребенку на свидание ездить.
— Поедем за ней вместе.
Вера жестом остановила его:
— Погоди. Не торопись. Нельзя делать все сгоряча. Ты подумай.
— Где отец? — сдавленным голосом спросил Сергей.
— Его нет. Во всяком случае, для меня. Это длинная история. Когда встречались, он был хорошим парнем. А появился ребенок, он стал плохим отцом и мужем. Мы расстались. Не спрашивай больше о нем. Его нет в моем сердце.
— И все равно — едем! — решительно заявил Сергей. — Нельзя, чтобы дочь — и без матери.
Он положил руки на ее худенькие вздрагивающие плечи:
— Ну чего ты? Чего?
Рывком обернулась она, словно только и ждала этого прикосновения. Из-под черной пряди волос, упавшей на лоб, всплеснулись черные заплаканные глаза. Он почувствовал нежную, щемящую жалость к ней. И еще почувствовал, как ревность, совсем недавно бродившая в его крови, сменялась другим чувством — спокойным, светлым и радостным…
Зима точно взбесилась. Метель, круговерть который день подряд! Снегоочистители, тракторы, бульдозеры — вся наземная техника брошена на взлетно-посадочную полосу, чтобы освободить ее от снега. А он валит и валит, и порой не поймешь, где земля, где небо. Все смешалось. И не успеет пройти снегоочиститель, как за ним опять сплошное белое половодье.
Испытатели уныло поглядывали в окно, залепленное снегом: когда же это кончится?
И метель в конце концов выбилась из сил, стало тихо и безветренно. Зато туман, невесть откуда взявшийся, затянул и домик стартового командного пункта, и заводские корпуса, и летно-испытательную станцию. На стоянке сквозь серую туманную мглу едва виднелись готовые к полету машины. Стремительные в воздухе, сейчас они, обтянутые темными чехлами, походили на унылых, нахохлившихся птиц. Синоптик, коротконогий, широкоплечий мужчина, тыча карандашом в свои разрисованные карты, долго объяснял метеообстановку и наконец пообещал погоду, если, конечно, посвежеет ветерок.
— То ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет, — невесело резюмировал Ступин.
