Серебряные крылья - [49]

— Роман Григорьевич, никуда мы отсюда не поедем.

— А Раиса Митрофановна? — удивился замполит.

— Поладили, — сказал Зацепа. — Моя Любаша с кем угодно поладит.

— Тогда гора с плеч, — облегченно вздохнул Будко. — Признаться, все это время я чувствовал себя перед вами виноватым. А вы мне помогли разрешить еще одну задачу. К нам едут молодые летчики. Думал сделать небольшую перетасовку, а раз так — спасибо. — И, обрадованный, поспешно прикрыл за собой дверь, как бы опасаясь услышать, что это была лишь шутка с их стороны.

Напрасно Будко тревожился. Они и в самом деле сдружились с Квашниными. Раиса Митрофановна стала для них второй матерью. Кто бы мог подумать, что в этой грубой женщине вдруг пробудятся добрые, материнские чувства к молодым, малоопытным, только начинающим жизнь птенцам?

— Ты ее понять должен: детей у них нет, — говорила Валентину Любаша. — Вот и озлобилась на весь белый свет.

Сейчас Валентин вспомнил этот разговор и улыбнулся: Любаша не озлобится — у нее будет ребенок.

— Товарищи офицеры! — раздалась команда.

Летчики и техники вскочили. В дверях — командир полка. За ним вошли Будко и какой-то мужчина-инвалид на платформочке.

— Вольно, сидите, — сказал Бирюлин и пошутил: — Переводите время в дугу?

— А что делать, мы бы с удовольствием, но держат.

— Опять командно-штабные учения, а мы — отдувайся, — заволновались летчики.

— И правда, — поддержали техники, уже давно привыкшие ко всему.

— Товарищи, — выступил вперед Будко, — к нам на празднование юбилея части мы пригласили бывшего летчика-истребителя, участника войны капитана Смирных Михаила Александровича. Позвольте вам его представить…

Летчики все, как один, поднялись. Молча приветствовали они ветерана полка. А он стоял перед ними, широкоплечий, здоровый человек, на низкой платформочке и тоже молчал. Из-под ржаных бровей лишь твердый, волевой взгляд серых глаз. На груди боевые ордена и медали.

Бирюлин переждал эту молчаливую сцену, тихо произнес:

— Юбилей нашего трижды орденоносного авиационного полка мы собрались встретить в более торжественной обстановке, но помешали учения. Что ж делать? Лично я свой день рождения трижды встречал в воздухе, дважды — на боевом дежурстве. Поэтому, я думаю, мы не будем горевать, а просто воспользуемся затишьем и поговорим по душам. Молодым полезно будет послушать бывалых летчиков, а бывалым вспомнить дни молодые. Прошу всех садиться.

Пока Бирюлин и Смирных усаживались за стол, Зацепа пробрался вперед. Теперь он мог вблизи разглядеть ветерана, о боевых делах которого не раз читал в истории части. Его поразили волосы бывшего летчика. От лба до темени они были буйные, непокорные, русые с рыжинкой. От темени до затылка — белые, словно бы неживые.

Встал за столом Будко.

— Здесь вы видите, товарищи, моего командира военных лет и моего друга Михаила Смирных. О себе он расскажет сам. А я хочу рассказать вам еще об одном вашем друге, о Коле Черкасове. Он был ведомым у командира полка, ныне генерала Барвинского. Много самолетов врага они сбили в воздушных боях, отличная, слетанная это была пара. Но один из боев для Коли оказался роковым. Был хороший весенний денек, в боях затишье. Повыползали мы из землянок на солнышке погреться. Миша Смирных, помнится, играл на баяне, а мы слушали. И так хорошо было, будто и войны нет, будто и не хоронили мы своих друзей. Замечтались. Вдруг — ракета в воздух. Мы бросились к своим самолетам. Первыми взлетели Барвинский и Черкасов. Они успели вовремя, потому что к аэродрому уже подходила шестерка «мессеров». Радиолокационных станций тогда не было, а служба ВНОС сработала поздно. Наша пара бросилась навстречу гитлеровской шестерке и связала их боем. Сами понимаете, если бы они не успели, фашисты могли бы блокировать аэродром и пожечь самолеты прямо на земле или на взлете.

В воздухе завязалась карусель. Барвинский с первой же атаки подбил ведущего шестерки и погнался за его ведомым. В это время самолет из второй пары гитлеровцев зашел Барвинскому сбоку. Коля заметил и крикнул: «Крути влево!» — и, видя, что ведущий уже не успеет среагировать, бросил свой самолет наперерез трассы и корпусом своей машины прикрыл командира полка, приняв удар на себя.

Похоронили мы Колю на краю аэродрома и дали над могилой клятву: лучшим салютом будет огонь по врагу. И гнали мы гитлеровцев до самого их звериного логова. Такая участь постигнет каждого, кто посмеет тронуть нас! Залогом тому — несокрушимая мощь и высокая боевая готовность наших Вооруженных Сил, частицей которых является наш трижды орденоносный авиационный полк.

— А теперь попросим нашего гостя, — сказал Бирюлин.

Смирных, прежде чем говорить, помолчал. Наконец, преодолев волнение, сказал:

— Товарищи дорогие, однополчане… — Голос его задрожал, казалось, вот-вот старый ветеран заплачет. Но он справился с волнением. — Не думал и не гадал я, что доведется когда-нибудь опять свидеться с фронтовыми друзьями. Не думал, что через столько лет удастся снова побывать в родном полку и увидеть вас, молодых. Обидно, что не подняться мне больше в небо, как бывало. Спасибо вам, что не забыли фронтовика, ветерана войны! Что разыскали-таки! Вы даже не понимаете, что это значит для тех, кто мечтал о мирном времени! Простите меня, я очень уж…