Серебряные крылья - [50]

Голос его окреп и теперь был твердым, уверенным.

— Расскажу немного о себе. Прибыл я на фронтовой аэродром прямо из летной школы. А там — самая горячка: по пять-шесть боевых вылетов в день. Барвинский обрадовался — он тогда майором был, командиром полка — вот вовремя! И сразу мне задание: перегнать с соседнего аэродрома «як». У того «яка» было перебито в бою управление, и летчик кое-как посадил его на первый попавшийся аэродром.

Сел я на полуторку, потрясся напрямик, по целине. Думал, шофер из меня все кишки вытрясет. Приезжаем, механик заждался. «Самолет готов, — докладывает, — стал, как новый». Разглядываю. Да, подновили его здорово. На фюзеляже латка на латке, как горохом посыпано. Походил я вокруг да около, пощупал самолет руками, как учили в летной школе, и в путь. Лечу, настроение волшебное. И вдруг, будто что-то в сердце кольнуло: мать честная, сзади пара. Я не успел определить, что это за самолеты, одно только понял: не наши. Словом, не до раздумий. Шуранул я полный газ да как хватану на себя ручку управления! В глазах потемнело: ни земли, ни неба! Ну, думаю, Мишка, хочешь жить — умей вертеться. На чью-либо помощь рассчитывать не приходится — одного подловили. Минут пятнадцать принимали фашисты у меня технику пилотирования. Накрутил я им столько петель, иммельманов и боевых разворотов, что они, наверное, подумали: с ума сошел русский летчик. Вышел на прямую, такое безразличие: убивайте, гады! Даже педалью не шевельну. Вижу, подошел один фашист слева, другой справа пристроился. Близко прижались, летят крыло в крыло. Определил: «мессеры». Даже морды гитлеровские вижу, ощерились на всю клавиатуру. Смеются. Видать, поняли, что с новичком дело имеют. Показывают мне сперва один палец, затем другой. С какой, мол, очереди сбить, с первой или со второй? А, думаю, помирать — так с музыкой! Скрутил я им дулю: нате! Да ка-ак двину влево! Шарахнулся «мессер», но поздно: винтом его по хвосту рубанул. Пошел он кувыркаться к земле, а я следом, только поровней, на вынужденную. Вскоре пришла полуторка с людьми. «Ты что ж, — говорит командир эскадрильи, — самолеты ломаешь? Ладно, шучу. Видели твой бой. Молодец!..»

«Як» снова «подлечили», на борту механик нарисовал звездочку. Фронтовая традиция — за каждый сбитый самолет врага звездочку на фюзеляж. И стал я летать на этом «яке». Летным чутьем бог меня не обидел. Машину я, можно сказать, каждой клеточкой своей ощущал. А в бою это очень важно — чувствовать, ведь надо смотреть и смотреть по сторонам. Знаете, если поднять сейчас всех летчиков, погибших на войне, и спросить, при каких обстоятельствах они были сбиты, уверен, девяносто процентов не смогли бы на это ответить. Вот что такое осмотрительность! Кто первый увидел, тот и победил! Ну для вас это не Америка, сами летчики. А тогда нам, молодым, все время вдалбливали: осмотрительность и осмотрительность, от взлета до посадки.

Скажу по-честному, с самого начала мне чертовски везло. И наверное, это пошло с первого воздушного боя. Почувствовал я уверенность в себе. За каких-то несколько месяцев наколупал я восемь штук: три «фоккера», четыре «лапотника» и один «мессер».

На войне люди быстро стареют. Оно и понятно: соберемся вечером в землянке, глядишь: одна-две койки пустуют. Страшно смотреть, когда пустуют койки. Здесь спал Витек, здесь Вадим заливал байки, здесь Толик о маме вспоминал… Сердце, правда, черствеет. Вроде привыкаешь. Вот поэтому в полку я уже считался старичком, хотя и года не прошло, как прибыл. Командовал эскадрильей. Обо мне в боевых листках расписывали, советовали учиться у меня тактике воздушного боя. Ну, тактика, конечно, тактикой, а в авиации одной наукой врага не проймешь. Тут нужна еще и хитрость, и интуиция, и кое-что такое в грудной клетке, особенно когда по тебе стреляют. Ребята мне говорили: «Быть тебе, Михаил, героем, не меньше. Врожденный летчик!» Это по вечерам, когда затишье. А я возьму в руки баян и тихонечко заиграю:

Бьется в тесной печурке огонь,

На поленьях смола, как слеза…

Притихнут хлопцы, даже про цигарки забудут. А ну, выше носы! Как вдарю по клавишам! Мехи в дугу, терпи, баян! И понеслась! Вверх дном переворачиваю землянку. Потом враз оборву музыку, огляжу всех: довольны? «Ах, Мишка, ну и колдун! Режь на музыканта после войны!» — советуют. На музыканта? Дело! У меня самого такие мыслишки ворочаются. Жаль, что образование всего семь классов да шестимесячная авиашкола. Ну да это наверстаем! После войны будут и десятилетка, и консерватория. Глядишь, композитором стану. Вот о чем мечталось тогда в землянке: сочинять музыку. Не удалось мне стать музыкантом. Сломали мне крылья, сломали мечту… Ну, это я так, к слову.

Вылетел однажды я на свободную охоту со своим ведомым. Набрали мы высоту; я смотрю, через весь город колонны растянулись. Наши войска на запад движутся. Вот, не дай бог, фашистские самолеты нагрянут, туго придется нашим. И только я подумал об этом, ведомый мне по радио: «Справа ниже — самолеты!» Так и есть! Пронюхали, гады, спешат на легкую добычу. Докладываю на командный пункт: «С северо-запада девятка бомбардировщиков!» А сами навстречу им жмем. Лоб в лоб. Нахрапом! Больше их сейчас взять нечем, ведь город рядом. Флагман их не выдержал, бомбы сбрасывает куда попало, чтобы облегчиться. Только все равно не уйдешь! Подловил я его в перекрестие, как саданул! Задымил! Остальные «юнкерсы» — кто куда! Вдруг слышу, ведомый передает: «Сзади «мессеры»!» Остальное все — вверх тормашками. Ослепило меня. В голове гул, будто кто затрещину дал. И понесло меня крутить да переворачивать. Кое-как фонарь открыл, дернул замок привязных ремней, а уж как из кабины выбрался и потянул за кольцо парашюта, убей, не помню! Приземлился без сознания.