Серебряные крылья - [51]

И вот я такой перед вами, инвалид. Ноги в госпитале оттяпали, гангрена началась. Когда очнулся, вместо ног — пустота, а на голове полчерепа чужие. Спрашиваю хирурга: «Это кто ж меня выручил?» «Рядовой Климов», — отвечает. «А где он?» — «На госпитальном кладбище». — «Лучше б вы и меня туда же отправили. Не человек я теперь — пародия…» Но ничего, как видите, живу, духа не теряю. Да сколько нас таких по стране разбросано! Что еще сказать? Чем занимаюсь? Без работы не сижу. Сапоги людям шью, чтобы топтали землю. Первое время, когда из госпиталя выписался, мне каждую ночь снилось, будто я себе хромовые сапоги примеряю. Примерю — в аккурат по ноге, нигде не жмет, не давит. Пройдусь по комнате да как вдарю русского! Очнусь — колотит всего. Нервы. Отплясался, и сапог не носить больше. Извините, поплакался я перед вами. А самолеты у вас хорошие, скажу вам! И верю: любому, кто сунется к нам, сумеете обломать зубы. Что сказать в заключение? Примите, молодежь, мое благословение в вашем героическом ратном труде. И, как говорится: доброго вам ветра под крылья!

Смирных замолчал, и в комнате долго стояла тишина. Целая жизнь прошла перед летчиками в бесхитростном рассказе ветерана. И в эти минуты тишины, наверное, каждый подумал: «Такое не должно повториться. Ни-ког-да!..»

Зазвенел телефон. Бирюлин взял трубку, выслушал, на лице появилось выражение деловитости и сосредоточенности.

Положив трубку, он обратился к летчикам:

— Обстановка изменилась, товарищи. По данным разведки, одиночные самолеты «противника» будут подняты для полетов над нашей территорией. Перед нами поставлена задача — не пропустить ни одного самолета. Погода, сами видите, дрянь. На запасных аэродромах такое же творится. Поэтому поднимать будем по одному. Перехватывать придется на дальних рубежах с передачей управления другим командным пунктам. Уточните позывные и расположение запасных аэродромов. Командирам звеньев проконтролировать подготовку. Вопросы есть?

Вопросов не было.

Бирюлин взглянул на часы и кивнул головой начальнику штаба?

— Поехали на КП. Михаил Александрович, вы тоже с нами, посмо́трите…

Едва они вышли, летчики стали надевать высотные костюмы. Уточнялись позывные, данные о запасных аэродромах. Спешно докуривались папиросы и сигареты.

— Иванову — воздух! — раздалась первая команда.

Сероглазый паренек в неуклюжем скафандре кинулся навстречу ветру к блестящим, обмытым дождем самолетам.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Пара истребителей стлалась низко над землей. Вытянувшись в боевой порядок «пеленг», они походили на хищников, мчавшихся на сумасшедшей скорости в поисках добычи. Они прижимались к самым купам деревьев, проносились над полями, прятались за лесистыми сопками от всевидящих глаз радаров.

Зацепа летит вторым, с небольшим превышением над машиной ведущего. Ему тяжелей вдвойне. Попробуй-ка держаться в строю на предельно малой высоте, когда стоит лишь чуток зевнуть — и от соприкосновения с безобидным деревцем самолет разлетится вдребезги. Ведь такая скорость!

Фричинского мало заботит состояние напарника. Он занят более важным и ответственным делом: отыскивает «вражеский» аэродром, чтобы с ходу ударить по нему бомбами и реактивными снарядами, вывести из строя взлетную полосу, тогда ни один самолет «противника» не взлетит — такая задача поставлена их паре командиром полка. Другие истребители-бомбардировщики рыщут по другим районам и уничтожают подвижные стартовые установки «противника». Каждому свое, а в общем-то делают одно общее дело.

Аэродром они увидели почти одновременно — Фричинский и Зацепа. Их взгляду открылась ровная полоса с рулежными дорожками, которые прямыми ручейками вливались во взлетно-посадочную полосу. По этим ручейкам уже плыли белые стрелы самолетов.

Опоздали?.. Неужели часть самолетов успела взлететь? Тогда задача будет выполнена не полностью. Впрочем, в воздухе вроде пока никого не видно. Надо действовать так, как было предусмотрено, как много-много раз повторяли, оттачивали в учебных полетах. Только бы не переусердствовать, не перейти из одной крайности в другую.

Самолет Фричинского вздыбился и полез вверх. Зацепа не отставал. Безбрежная синева неба, распахнувшись, полилась навстречу, солнце слепило глаза. Пора! Летчики нажимают на боевые кнопки.

Завершив петлю, самолеты устремились вниз. Уже на пикировании Зацепа заметил маленькие стрелы, стремительно мчавшиеся им наперерез. Значит, успели-таки взлететь до их прихода…

— Впереди слева — четверка! — возбужденно крикнул он по радио.

Намерения неопознанных самолетов были явно не мирные. Расстояние быстро уменьшалось. Вот уже и поперечные черные полосы видны на фюзеляжах — опознавательные знаки «противника». На миг Зацепе подумалось, что случись это даже в боевой реальной обстановке, то все равно никакая сила не заставила бы его свернуть с выбранного курса, когда он готовился пустить по самолетам на земле реактивные снаряды. Во что бы то ни стало выполнить главную задачу, а уж затем… затем потягались бы и с вами «полосатиками»…

Эрэсами они ударили вдоль стоянки, на которой по ниточке выстроились самолеты. «Надо было бы им рассредоточиться — упущение «противника», — отметил Зацепа. Теперь на пленке фотокинопулемета будет зафиксирован результат их работы — пары Фричинского. Вслед за этим пара перешла в энергичный боевой разворот в сторону солнца. Заканчивая маневр, Зацепа подумал, что это, пожалуй, лучшее, что можно было бы придумать в создавшейся обстановке. Он весь подобрался перед решающими минутами, понимая, что предстоит трудный воздушный бой. Двое против четверых! Когда Зацепе приходилось драться с Фричинским, Волковым или с Митрохиным, он ясно представлял себе, с кем имеет дело и чего можно от них ожидать. Фричинский, например, уступает в виртуозности, он с трудом отказывается от тех азов, которые ему преподали еще в училище и которые рано или поздно становятся тормозом на пути роста. Зато если что усвоил, то крепко и надолго. Волков берет напористостью и неутомимостью. Хватка у него железная, не вырваться! Драться с ним — одно удовольствие: каждый такой бой — добрая зарядка и хороший экзамен. Митрохин, тот берет тактикой. Сотворит такой финт, что ни за что не удержаться в хвосте, а он, глядь, уже к тебе присосался. Только комэск больше поддаваться любит, боится, как бы его подчиненный, увлекшись боем, не сорвался в штопор…