Серебряная равнина - [95]

Варвара глядела назад на убегавшее шоссе.

— У меня дети, еще маленькие. — В глазах ее блеснули слезы. — Пишу мужу, и он мне. Каждое его письмо перечитываю по многу раз, пока не придет новое — он пишет о моих ребятах. Как иначе я могла бы здесь выдержать, скажите, как? — Лицо Варвары стало нежным от легкой улыбки. — Танечка писать еще не умеет, а Володя пишет немножко. Печатными буквами. «Дорогая мамочка, я и Таня крепко тебя целуем». — В Варваре что-то надломилось. — Оставьте меня в покое.

Замелькали первые домики Василькова. Ефимыч с Варварой спрыгнули с грузовика. Опять патруль. Проверил документы, просмотрел бумагу, которая должна была обеспечить им доступ в расположение бригады Свободы, и скомандовал:

— Кругом и назад!

— Мы должны явиться к старшему лейтенанту, связисту! — кричит Варвара.

— Ищи его, свищи! Их бригада передислоцировалась.

— Куда?

— Не знаю! А вам дальше нельзя.

К югу от Василькова полыхали зарницы, оттуда долетали отчетливые залпы орудий.

Варвара с Ефимычем возвращались пешком.

— Ну, как? — встретил их вопросом капитан.

Ефимыч вытащил из кармана позолоченную стопку.

Беляев, колеблясь, взял свой подарок обратно.

— Не принял?

— Переместились.

— Далеко?

— Никто не знает. — Ефимыч повысил голос: — Но мы снова с ними встретимся, снова они нам подсобят, а мы им. И будет это еще много раз.

Для могучего коня низкие сани были словно скорлупка. Он почти их не ощущал. Несся галопом по замерзшим болотам, по льду, по полям. Цок-цок. Снег летел из-под копыт.

Эту поездку Станек придумал сам. Знал, что русские уже проложили свой кабель. Но хотел посмотреть, не натолкнулись ли его телефонисты в поле на неожиданные трудности и успешно ли продвигается демонтаж всей сети.

— Айда, Ветерочек! Гей!

Они летели, сплошь белые: сани побеленные, Ветерок белой масти. Станек и Яна тоже в белом: полушубки белые, белые валенки, ушанки из белой овчины.

Яна прислонила голову к плечу Станека:

— Я так мечтала…

— О чем?

— Вот об этом.

Ветерок объезжал окопы и воронки от снарядов, заранее угадывая их по глубоким, зеленовато-голубым теням.

«Вот об этом», — размышлял Станек. Возле саней — воронки. Под снегом — мертвые. Едут по полям сражения. По полям смерти.

Яна прижалась к нему теснее. Он все перевернул в ее сознании. Раньше он был ее мечтой, а война была реальностью. Теперь для нее существовал только он один, все остальное превращалось в нечто нереальное. Искрящиеся зернышки льда светились как тысячи крохотных фонариков. Перед Яной вдруг засветился иной фонарик, иной светлячок. Она посерьезнела:

— Иметь бы ребеночка!

— Что? — выпалил он. — Здесь, на фронте? — В Станеке все бурлило. Он представил себе, как женщина-солдат с ребенком у сердца тащит во время походов тяжелое снаряжение, от которого устают до изнеможения даже мужчины, к тому же еще зима, плохое питание, страх за жизнь. Чем больше он об этом думал, тем сильнее охватывало его раздражение. А рожать как? Полные лазареты, даже тяжелораненых некуда класть. А ребенок? — Такое могут позволить себе только сумасшедшие!

— Сумасшедшие — это точно. — Яна улыбалась. — Но мы, Иржи, тоже ведь были сумасшедшими. А что если я сумасшедшая?

Станек откинулся назад. Резко дернул вожжи. Ветерок остановился.

— Ты?.. Ты?..

Привычное «маленькая» застряло у него в горле, пугало его теперь. Глаза с беспокойством и любовью оглядывали Яну; да выдержит ли она в таком положении все тяготы войны? Выдержат ли их еще не родившееся дитя?

Яна сняла варежку и молча гладила его.

— Яна! Яна! — говорил он взволнованно. — Если бы так — все сделаю! На руках носить буду! — Впервые за все время на фронте почувствовал, как беспомощен против войны. Он глушил в себе это чувство. — Природа, Яна, мудра, — напускал он на себя веселость, — она порой заставляет человека сходить с ума, правда, не всегда в самое подходящее время.

— Думаешь, Иржи? — протянула она удивленно. — Если речь о нас, ты полагаешь, что все в порядке?

— Разве у нас не будет лучших времен? — Он заметил, что они стоят. Напустился на Ветерка. — Но, но! Устал? Ах ты, лентяй! Ну, пошел! По-ше-ел! — кричал он и смеялся: — Странная мы армия! Полковник Свобода ведет домой целые семьи, как когда-то праотец Чех. И мы уже почти целая семья: старик отец, молодые Станеки, а по дороге домой, быть может, и дитя увидит свет. — Мысль о том, что он мог бы стать отцом, его воодушевила. Веселье, не наигранное, как раньше, а настоящее веселье уже охватывало его. — Браво, Ветерок, браво! Но, но, лети! Краса фронта!

Ветерок припустил галопом. Сани, казалось, летят уже не по снегу, а по воздуху. Станек и Яна вихрем неслись к окопам, как снежное облако, из глубин которого доносилось цоканье копыт и дребезжание колокольчиков. Ветерок не успел свернуть перед воронкой, и сани опрокинулись.

Яна лежала, не двигаясь, на снегу, с раскиданными в стороны руками. Станек присел рядом с ней на корточки: — Ты не ушиблась?

Он заметил лукавинку в се глазах. Наклонился к со лицу, так, что между ними не было ни мороза, ни ветра.

Там, где они лежали, под снегом было незасеянное поле да мертвые глубоко в земле.

— Знаешь, Яна, я бы хотел… — Целовал ее.