Серебряная чаша - [26]

Именно к этим прекрасным, обитым бронзой воротам, Адам-бен-Ахер и привел Василия в то утро, когда караван вошел под стены Свитого города. Дожидаясь, пока им откроют, оба гостя стояли на раскаленных камнях. Даже ветер, дувший из долины, казалось, нес с собой только жар и духоту. Впрочем, это совершенно не беспокоило Адама. Повернувшись к сверкающему золотом и белизной Храму, он не отрываясь смотрел на него. Казалось, это великолепное сооружение вот-вот вознесется к небесам. При этом Адам старательно избегал крепости Антония — массивного замка, построенного на северо-востоке еще ненавистным царем Иродом, а сейчас ставшего прибежищем римских властей и прокураторов. Ни один иудей по доброй воле не задерживал своего взгляда на камнях этой мрачной крепости.

Их ввели в большую прохладную комнату, из которой был виден город, а через несколько минут навстречу гостям вышел Аарон. Тут же вспомнив все, что Адам говорил о сыне хозяина, Василий не удивился, увидев мужчину неопределенного возраста, маленького, тощего, с таким сухим лицом, будто он всю жизнь прожил в паутине. Неприятно бегающие глазки Аарона перепрыгивали с одного гостя на другого, не выражая при этом никакого радушия.

— Вот ты и вернулся, — обратился он к Адаму. — Путешествие прошло удачно?

— Когда я берусь за дело, то можно не сомневаться, что верблюды вернутся домой, нагруженные товаром.

— Может быть, — сухо согласился Аарон. — Посмотрим. — Тут он снова посмотрел на Василия, это был холодный, как у василиска[19], взгляд. — А это еще кто?

— Мастер, которого Лука Целитель выбрал в Антиохии. Так приказал твой отец.

Аарон, который в течение всего разговора держал руки за спиной, сухо щелкнул пальцами. Должно быть, этот звук был сигналом для слуги, вместе с которым он вошел в комнату. Слуга, повернувшись на каблуках, быстро покинул помещение. Его походка, выгнутая колесом спина и вытянутая шея делали его странным образом похожим на грифа.

— Эбенейзер доложит отцу, что ты прибыл, — пояснил Аарон. — Если сознание его ясно, то он наверняка сразу примет тебя.

Он смотрел на Василия как на какой-нибудь мешок с зерном. Потом Аарон снова повернулся к Адаму:

— Не слишком ли он молод? Надеюсь, прежде чем его выбрать, Лука проверил его достоинства?

— Лука за него отвечает. — Адам явно начинал терять терпение. — Между прочим, если я не ошибаюсь, люди утверждают, что некий Иисус заткнул за пояс многих ученых и умудренных жизнью мужей. Было ему тогда двенадцать лет.

— Не вижу никакой связи, — сухо отозвался Аарон. Затем, указав на одну из дверей в комнате, он сказал, обращаясь к Василию: — Там есть вода, ты сможешь смыть с себя пыль и грязь долгой дороги. Тебе принесут вина. А что касается тебя, — эти слова уже были обращены к Адаму, — насколько я знаю, у тебя есть еще дела в другом месте.

— Когда мой хозяин умрет, неблагодарный отпрыск великого родителя, конечно, обойдется без моих услуг, — проворчал Адам, когда Аарон вышел из комнаты.

Оставшись один, Василий задумчиво огляделся. Естественно, он пытался сравнить дом Иосифа Аримафейского с дворцом Игнатия, который когда-то был его домом. Роскошь, с которой все было обставлено, казалась ему странной, хотя он и был вынужден признать, что стены окрашены в утонченные цвета, а великолепные ткани и ковры были вытканы так искусно, будто над ними трудились руки волшебницы. И все же Василий не мог отделаться от впечатления, что убранство придавало помещению таинственно-мрачный вид, тогда как комнаты в доме Игнатия были полны солнечного света, просторны и немного шумны из-за снующих туда-сюда людей. Было и другое отличие: всем комнатам в Антиохии была свойственна скромность, граничащая с аскетизмом, тогда как здесь явно чувствовалось излишество роскоши. Она бросалась в глаза, была какой-то навязчивой.

Человек, который поспешно покинул комнату по щелчку пальцев Аарона, вновь появился с амфорой с вином. Это было vinum acrum[20] — сухое, слабое вино, в котором чувствовался сильный привкус железа. Сделав глоток, Василий, поморщившись, поставил чашу на стол рядом с амфорой.

Раздавшиеся во внутреннем дворике голоса привлекли внимание молодого человека. Он подошел к окну и обомлел: там расстилался огромный и прекрасный сад. Он был полон самыми разными цветами и деревьями. В центре был установлен фонтан, выполненный в виде широкой чаши. Струйки воды били вверх, достигая уровня окон первого этажа. Птицы необыкновенной окраски восседали на ветках среди пышной зелени. Время от времени, словно бы решив привлечь к себе внимание, они испускали громкие и не всегда благозвучные крики. Василию пришлось признать, что сады в Иерусалиме красивее антиохийских.

Тут в саду появился очень старый человек с неуверенной и медлительной походкой. Тяжело передвигая ногами, он опирался на руку молодой девушки. Догадавшись, что этот старик и есть великий Иосиф Аримафейский, Василий стал жадно рассматривать его. Лоб купца был на удивление широким, а глубоко посаженные глаза пылали умом и чувством собственного достоинства. У старика была красивая голова, и Василий почувствовал дрожь в пальцах — до того было сильно его желание прямо тут же взяться за инструменты и начать работу.