Сердце сержанта - [14]

Лишь Андрей, поступивший после школы в сельскохозяйственный институт, выполнил обещание насчет деревьев. Николай стал строителем, а упрямый Генка все-таки пошел в авиацию. Единственный из троих! Самый смелый!..

Вот еще фотография: Генка на брусьях. Лица не видно, голова опущена, ноги, тесно прижатые одна к другой, выброшены вверх, носки оттянуты по всем правилам. На районных юношеских соревнованиях по гимнастике Генка занял первое место. А перед тем его чуть не исключили из школы.

Преподаватель математики, старенький добрый Адольф Иванович, вызвал к доске ученика седьмого класса «В» Геннадия Боева и попросил его показать, как восстанавливают перпендикуляр к плоскости. Озорной Генка на виду у всего класса сделал перед доской стойку на одной руке и простоял так почти минуту.

Преподавателю также нельзя было отказать в находчивости:

— А ходить на руках умеете, Боев? Тогда попрошу показать мне и вашим товарищам, как выходят из класса вверх ногами. Этого мы тоже еще не видели.

О неслыханной выходке семиклассника Геннадия Боева узнала вся школа. Ее подруги и сама она, помнится, очень осуждали этого сорвиголову, учившегося в параллельном классе. На комсомольском бюро (он еще смеет называться комсомольцем, циркач эдакий!) она вместе с другими горячо требовала, чтобы Боева наказали построже. В школьной стенгазете появилась карикатура: парень весьма отталкивающей наружности стоит вверх ногами у доски. Пальцами ноги, высунувшимися из драного башмака, он держит мел и в этой неудобной позе решает задачку по математике. «Кто стоит на голове — спрашивайте в седьмом «В», — было подписано под рисунком.

На педагогическом совете, где обсуждался вопрос о Боеве, раздавались голоса: исключить из школы. Добрейший Адольф Иванович, взяв слово одним из последних, настоятельно советовал не прибегать к крайним мерам. Не лучше ли поручить Боеву, показавшему себя отличным спортсменом, организацию кружка акробатики?

И такой кружок был организован, Генка стал его бессменным старостой. С тех пор за ним прочно укрепилась кличка «Генка-акробат».

Настоящее свое призвание он нашел в школе планеризма. Старшеклассников с плохими отметками туда не принимали, и Генка стал учиться отлично — он ведь был способный парень, этот озорник.

Встречая теперь юношу в школьном коридоре или на вечерах самодеятельности, она не раз ловила на себе его взгляды — внимательные и, как ей казалось, осуждающие. Неужели до сих пор дуется за карикатуру, которую она рисовала вместе с подругами?.. При виде Генки ей хотелось особенно громко разговаривать, весело смеяться. «Нет, вы посмотрите только, какой важной цацей стал этот Боев! Акробат-планерист!..» А когда Генка не мог видеть ее, она следила, с кем он разговаривает, кому улыбается.

С другими девочками он тоже не дружил. Но разве это утешение? Она тогда еще не знала, что Генка вместе со своим верным другом Николаем тайно «провожали» ее до дома, держась как истые рыцари на почтительном расстоянии. А она-то, дура, видя позади себя или на другой стороне улочки какие-то фигуры, отчаянно трусила и почти бежала всю дорогу...

Вот вырезанный из молодежной газеты портрет улыбающегося планериста в заломленной на затылок пилотке. «Отличник учебы комсомолец Г. Боев». В летном комбинезоне и в пилотке он казался особенно мужественным и красивым. Она просто растерялась, когда однажды летом Генка в новенькой авиационной форме возник перед окном ее дома.

— Ты откуда свалился, акро... — начала она, но прикусила язык, настолько не вязалось школьное прозвище с его теперешним видом. — Как ты узнал мой адрес, Генка?

Тогда-то он и рассказал со смехом, как они с Николаем три зимы подряд провожали ее из школы. По одному этому смеху было видно, насколько он повзрослел.

В тот вечер она пошла с Генкой в Центральный парк культуры и отдыха. Девушки оборачивались взглянуть еще раз на загорелое волевое лицо ее спутника, на его подтянутую фигуру в летной форме, и в ее сердце впервые шевельнулась настоящая ревность.

В городке аттракционов они качались на подвесных лодочках, и Генка отворачивал лицо, когда порыв ветра подхватывал ее юбку; она никак не могла удержать ее коленями. Он остановил лодочку раньше положенного времени. «Смешно раскачиваться на детских качелях после того, как парил под облаками!» — напыщенно объяснил он. Лишь много времени спустя, когда они уже поженились, Генка признался, что кровь бросалась ему в голову при виде ее колен.

В ту пору Генка был увлечен каким-то летчиком Фоминым, который мог вывести свой истребитель из штопора над самой землей или расписаться в небе струей выхлопного газа. А заговорив о Чкалове, он даже снял пилотку, так почитал героя. Мечтой Генки было когда-нибудь хоть немножко походить на этих воздушных асов, он сетовал на то, что ему только восемнадцать лет: к боевой машине его пока не подпускали. Генка был прирожденным бойцом, он чувствовал это каждой клеткой тела. А она смеялась над его мальчишеским задором...

Сейчас уже и не вспомнить, в какой связи в тот вечер она упомянула имя Николая — единственного из школьных друзей, который не забывал ее. Тревога мелькнула в черных цыганских глазах Генки. Он ничего не сказал, но остальную часть вечера был молчалив и задумчив. У самого ее дома Генка неожиданно спросил в упор: любит ли она кого-нибудь?