Сердце предательства - [38]

Она родилась спустя годы после бури.

Никогда земля не тряслась у нее под ногами.

Никогда солнце не окрашивалось кровью у нее на глазах.

Никогда она не видела, как становится черным небо.

Как пылает на горизонте огонь, пожирая воздух и лишая дыхания.

Даже мать, нашу мать она никогда не видела. Она почти ничего не знала.

Стервятники таились, поджидая ее, и я видела, как Харик умыкнул ее, посадив к себе в седло.

Она ни разу не оглянулась, хотя я кричала и звала.

Не верь ему, он обманщик, кричала я, но было поздно. Она пропала.

Последний завет Годрель

Глава семнадцатая

Склонив голову набок, с непроницаемым лицом (что на нем – печаль, гнев, облегчение? Я не могла понять) она смотрела на меня – а потом кивнула. У меня кровь заледенела в жилах. Она узнала меня. Ее губы безмолвно зашевелились, произнося мое имя, потом она повернулась и исчезла во мгле.

– Подожди! – закричала я, бросаясь следом. Я заметалась, глядя по сторонам, но вокруг никого не было. Она ушла.

Ветер, время, кружит, повторяется, одни борозды получаются глубже других.

Я прислонилась к стене, обняв себя за плечи. Ладони были влажными, голова раскалывалась. Я говорила себе, что мне просто показалось, взывала к здравому смыслу, но твердо знала – все это правда, такая же реальная, как лившийся с небес плач, который я слышала, предавая земле тело брата. Столетия и слезы звучали в этих голосах, их невозможно было уничтожить, их не могла стереть даже смерть – и Венда была песнью, заглушить которую нельзя, даже столкнув ее со стены. Все было правдой, такой же реальностью, как и Комизар, который, сдавливая мне горло, обещал лишить меня всего.

– Здравый смысл, – бормотала я бездумно, как заклинание. Но даже не понимала больше значения этих слов.

На дрожащих ногах я неуверенно шагнула в темноту, и мой башмак толкнул что-то точно в том месте, где стояла она. Звук от удара был странным, глухим. Я скользнула пальцами по стене – вместо камня в этом месте оказалась невысокая деревянная панель. Слегка надавив, я сдвинула ее – и оказалась под какой-то массивной лестницей, прямо в Санктуме. Впереди я увидела залитый ярким светом зал, и с радостью и благодарностью любовалась на этот мир, состоящий из прямых углов, острых граней, тяжелых шагов, теплой живой плоти. Все здесь было осязаемым, прочным. Я оглянулась на деревянную панель, закрывавшую лаз, сомневаясь, я ли это только что спускалась по потайному ходу и не привиделась ли мне та фигура. Реальна она или это мне мерещится от страха оказаться в ловушке? Однако имя, произнесенное одними губами, Джезелия, до сих пор заставляло меня дрожать. Мимо прошли караульные, и я притихла, забившись в темный угол. Я выбралась из одной ловушки, но угодила в другую.

Зал оказался людным коридором, ведущим в башню, куда Комизар приказал поместить Рейфа, сказав, что там есть для него безопасный угол. Только я собралась выбраться из-под лестницы, как к ней приблизились трое наместников. Пришлось снова нырнуть вниз. Мне нужно было только улучить минутку и взбежать вверх по ступеням – я не сомневалась, что отыщу обиталище Рейфа. Однако главным препятствием оказался коридор. Наместники прошли, но тут же показались слуги, они долго перетаскивали какие-то корзины. Наконец, все разошлись. Я натянула пониже капюшон, выбралась, сделала шаг – и наткнулась на двух стражников, только что показавшихся из-за угла.

При виде меня они остановились с удивленным видом.

– Вот вы где! – выкрикнула я. – Так-то вы выполняете приказы? Разве не вам было велено принести дрова и оставить у двери Убийцы?

Я злобно уставилась на них.

Тот, что повыше, выкатил глаза.

– Мы что, похожи на слуг с тачками?

– Да, мы тебе не мальчики на побегушках! – рявкнул второй.

– Серьезно? – спросила я. – Даже для Убийцы?

Приставив палец к подбородку, я притворилась, будто всматриваюсь, запоминая их лица.

Стражники обменялись взглядами и снова посмотрели на меня.

– Мы пришлем мальчонку.

– Да поживее! Погода портится, а Убийца велел, чтобы к его приходу огонь в очаге разгорелся вовсю.

Я отвернулась и, продолжая сердито ворчать, стала подниматься по лестнице. В висках стучало. Я ждала, что они вот-вот придут в себя, но услышала только, как они, ворча, пытаются поймать кого-то из слуг.

Забредя сначала в тупик, а затем дважды оказавшись на волоске от опасности, попадая не в те комнаты, я проворно вылезла в окно в коридоре и прошла по выступу, достаточно широкому, чтобы меня не было видно снизу. Подглядывать через окна оказалось куда менее рискованно, чем отворять двери, и, спустя всего несколько окон, я увидела его.

Сначала меня поразила его неподвижность. Его профиль. Он, сутулясь, сидел в кресле, глядя в окно на противоположной стороне. Затаенный мрачный огонь во взгляде, встревоживший меня еще при нашем первом знакомстве, вновь заставил меня поежиться. Он дышал угрозой, этот взгляд, будто натянутый лук, нацеленный, готовый выпустить стрелу. Тот самый взгляд, из-за которого я тогда, в таверне, вздрогнула и чуть не уронила стопку тарелок. Даже отсюда, сбоку, мне видно было, как пронзительно холоден лед синих глаз – он мог рассечь надвое, словно меч. Не крестьянин, но и не принц. Это были глаза воина. Глаза, вскормленные властью. И все же прошлой ночью они излучали тепло для Каланты, когда она села рядом и что-то нашептывала ему на ухо. А потом светились интересом, когда Комизар задавал свои вопросы… подернулись туманом безразличия, когда я поцеловала Кадена.