Сердце ночи - [6]

Шрифт
Интервал

Не шьют, заслушались девицы,
Надменен карла, как пират.
Спит в кресле няня. Половицы
У печки сохнут и трещат.
И если выйдешь — двор оснежен,
Потянет сеном от телег,
И талый ветер смутно нежен.
Все в мире — звезды, синий снег,
Уют, мерцание лампадок,
Лебяжьих думок жаркий пух.
И сон мечтателен и сладок,
Когда в сенях поет петух.

<1915>

«Пока, в жасминной мгле покоясь…»

Пока, в жасминной мгле покоясь,
Блаженно дремлет Афродита
И сладок нам сирийский пояс,
Над жертвенной землей развитый,
Пока беспечно снятся сонным
Фонтанов лепет, розы, пена,
Гефест опутает влюбленным
Сетями нежные колена,
Ворвется в лунные пустыни,
Развеет чары ярким смехом.
День полон шелестом и эхом,
А дали солнечны и сини.
Отрадно слышать из амфоры
Вина густого хрупкий клекот,
В покое дальнем лютни рокот
И золотистый смех Авроры.

<1917>

«Розов мрак опочивален, мой любимый…»

Розов мрак опочивален, мой любимый,
Но сегодня ты печален, мой любимый.
Или бредишь ты княжною, розой чайной,
Поволокой глаз ужален, мой любимый?
Ах прошли весна и лето, солнце вянет,
И залив уж не зеркален, мой любимый.
Что с моим ты сделал сердцем! Виноградник
И разрушен и повален, мой любимый!
По утрам не бродит с флейтой сам садовник
Меж холмов и меж проталин, мой любимый.

<1917>

«Стучу к тебе, дрожа, горя: открой мне дверь!..»

Стучу к тебе, дрожа, горя: открой мне дверь!
Пока не занялась заря, открой мне дверь!
Блуждая в улицах пустых, я изнемог,
Прохладны ночи сентября, открой мне дверь!
Задуй светильню, чтоб сосед не видел нас,
Рукой нежнее янтаря открой мне дверь!
Рассудок сладко нам терять, мы будем пить,
Во все края, во все моря открой мне дверь!

<1918>

Дождь идет

Полдень дымчат и прохладен. Теплый дождь.
Застучал, как дробью градин, теплый дождь.
Встал стеною пар, не виден наш залив,
Каплет с черных виноградин теплый дождь.
В сад я вышла срезать розу — плащ намок.
После хмеля ласк отраден теплый дождь.
Боги, горним водоемом милый стал,
Трижды я впиваю на день теплый дождь!

<1918>

Воробей Вероники

Затворник робкий, воробей,
Тебя прелестница ласкала,
Меж рук своих отогревала
От стужи ледяных ночей.
Она коснулась спелым ртом
Твоей головки, зябкий крошка.
Пушистым ты лежал комком.
Лучей дробящихся огонь
Пробился в мерзлое окошко.
Как сердце крохотное билось
В ее душистую ладонь!
Что смутно ей самой открылось,
Слетела ль к ней желаний стая,
Поймет ли радостно теперь,
Что слаще, чем ворота рая,
Запретных ласк и плена дверь?

<1917>

«Прекрасен пурпур, золотом шитый…»

Прекрасен пурпур, золотом шитый,
Кованые ларцы с двойной крышкой,
Уборов сверкающих ложа,
Где рубины, янтарь, хризолиты
На сиянье зари похожи,
И дом с открытой ветру вышкой,
Откуда видны плоские поля
И море кажется лиловатым,
Прекрасны все дары, что рождает земля
Богатым.
Прекрасно на маленькой вдали сцене
Приковать тысячи глаз к складкам плаща,
Опутать чарами в Елене
И медленно пройти с невянущей улыбкой,
А в Деянире быть недостижимо зыбкой,
Роняя ткань с покатого плеча.
Прекрасны вопли и плеск тысяч ладоней
И надпись на медали в честь богиням равной,
Воздух, душный от благовоний,
И все, что дается славной.
Но должен быть доволен своим,
Кто хочет жить с душою ясной.
Когда бегу по пескам золотым и упругим,
Я забываю Александрию и мраморный Рим,
Счастливая телом, которое хвалят подруги
И милый зовет прекрасным.

<1917>

«Колеса врезались в песок сырой…»

Колеса врезались в песок сырой,
И кони — Луч и Нике — стали.
Голубой попугай прокричал: летим.
Розово пенный, эфирно золотой
В осиянные дали
Уносил мою нежность лепет волны,
Ветер скользнул по персям открытым моим,
И солнцем низким и кротким,
Солнцем моей весны
Пронизан синий дым летучий.
Не уплыть, парус поставив, в валкой лодке
На Делос родимый,
Где с тобой фиалки плели мы
И, дух затаив, носились по мшистым кручам.
На песке написала я тростью:
«Здесь была Навзикая
Печальною гостьей».
И поцеловала клюв попугая.

<1917>

«Феофано, дочь Симонида…»

Феофано, дочь Симонида,
Спутница поэта, прощай!
Короткую весну дала нам Киприда:
Апрель венчал, разлучил нас май.
Едва пригубив кубок желаний,
Укушенная змеей, ты стала ничем.
На станке недотканы пестрые ткани,
Наш домик запылен, угрюм и нем.
Странник, холмы покрылись мятой и тмином,
Журчат ручьи, плывут облака.
Тому, чье сердце полно Единым,
Жаркая плоть светла и легка.

<1917>

«Есть путы чар, и тайно мы горим. Прощай!..»

Есть путы чар, и тайно мы горим. Прощай!
Мы были телом радостным одним. Прощай!
Упрямый думает забыть. Пройдут года,
И мукою безмерной он томим. Прощай!
Вот локон золотистый, вот портрет. Скажи
Всему, чем жил, чем хрупко был любим: прощай!

<1918>

«Не все ль равно, каким глухим кварталам…»

Не все ль равно, каким глухим кварталам
Вверять шаги, когда вдали закат?
Заборы, лужи, копоть за вокзалом
И дети чахлые в пыли у хат —
Как в солнце все и радостней и шире!
Румянит лица блик, горит окно.
Когда так любишь, в сумеречном мире
Не все ль равно?
Отрадно пить в корчме густое пиво,
С порога видеть угол синевы.
Служанка, дочь хозяина, красива,
Доступна всем, но, жаль, она — не Вы.
Блестит звезда сквозь потолок дырявый,
На сеновале душно и темно.
Горячий шепот, губы, вздох лукавый:
«Не все ль равно?»
Лишь призраком владеть, на Вас похожим
Ловить лишь отблески мне суждено.
Что знаем мы, любя, что ждем, что можем

Рекомендуем почитать
Милосердная дорога

Вильгельм Александрович Зоргенфрей (1882–1938) долгие годы был известен любителям поэзии как блистательный переводчик Гейне, а главное — как один из четырех «действительных друзей» Александра Блока.Лишь спустя 50 лет после расстрела по сфабрикованному «ленинградскому писательскому делу» начали возвращаться к читателю лучшие лирические стихи поэта.В настоящее издание вошли: единственный прижизненный сборник В. Зоргенфрея «Страстная Суббота» (Пб., 1922), мемуарная проза из журнала «Записки мечтателей» за 1922 год, посвященная памяти А.


Темный круг

Филарет Иванович Чернов (1878–1940) — талантливый поэт-самоучка, лучшие свои произведения создавший на рубеже 10-20-х гг. прошлого века. Ему так и не удалось напечатать книгу стихов, хотя они публиковались во многих популярных журналах того времени: «Вестник Европы», «Русское богатство», «Нива», «Огонек», «Живописное обозрение», «Новый Сатирикон»…После революции Ф. Чернов изредка печатался в советской периодике, работал внештатным литконсультантом. Умер в психиатрической больнице.Настоящий сборник — первое серьезное знакомство современного читателя с философской и пейзажной лирикой поэта.


Мертвое «да»

Очередная книга серии «Серебряный пепел» впервые в таком объеме знакомит читателя с литературным наследием Анатолия Сергеевича Штейгера (1907–1944), поэта младшего поколения первой волны эмиграции, яркого представителя «парижской ноты».В настоящее издание в полном составе входят три прижизненных поэтических сборника А. Штейгера, стихотворения из посмертной книги «2х2=4» (за исключением ранее опубликованных), а также печатавшиеся только в периодических изданиях. Дополнительно включены: проза поэта, рецензии на его сборники, воспоминания современников, переписка с З.


Чужая весна

Вере Сергеевне Булич (1898–1954), поэтессе первой волны эмиграции, пришлось прожить всю свою взрослую жизнь в Финляндии. Известность ей принес уже первый сборник «Маятник» (Гельсингфорс, 1934), за которым последовали еще три: «Пленный ветер» (Таллинн, 1938), «Бурелом» (Хельсинки, 1947) и «Ветви» (Париж, 1954).Все они полностью вошли в настоящее издание.Дополнительно републикуются переводы В. Булич, ее статьи из «Журнала Содружества», а также рецензии на сборники поэтессы.