Сердце Льва - [37]

–

Дома я перечёл кусочек из «Мастера», в котором говорится о «вечном доме»: «Слушай беззвучие,

–

говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, – слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни,

–

тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься, и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон

укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я.

Так говорила Маргарита, идя с мастером по направлению к вечному их дому, и мастеру казалось, что слова Маргариты струятся так же, как струился и шептал оставленный позади ручей, и память мастера, беспокойная, исколотая иглами память стала потухать».

–

А дальше, без рассуждений и сомнений моя рука написала:

«Здесь, в этом новом мире, и привычные, и доселе невиданные света сливаются в один прозрачный и вечный свет силы. Все звуки невероятной красоты и созвучия составляют единую гармонию беззвучия и превращаются в кладезь мудрости. Здесь пустота ощущается, как основа мироздания. В этой пустоте вечный свет силы будоражит кладезь мудрости, и рождаются новые формы, миры и пространства, законы и мифы, творцы и разрушители. Отсюда видно, как всё переходит в пустоту, а пустота вновь порождает бесконечность.

В этом вечном доме память перестаёт диктовать свои условия. Исколотые раны её больше не кровоточат, и она уже не бередит душу. Память становится спокойной и податливой. Противоречия и парадоксы находят свою основу и своё оправдание. Всё приобретает своё место и свою значимость. Душа наполняется гармонией и начинает прозревать. Она вновь начинает нуждаться в деятельности. Ей снова не хватает потока времени и бурлящих в нём страстей и противоречий, из которых можно творить образы и судьбы. Творить – и этим жить».

–

«Маргарита чувствовала, как его мятущаяся душа обретала состояние блаженства, – продолжила Рита свою часть их семейного мифа. – Это был явный результат усилий её любви. Вот и настал момент абсолютного счастья: единения мудрости и любви – вершина гармонии душ.

Она верным стражем стояла у порога их счастья. Её решимость подарить своему возлюбленному блаженство наслаждения от созерцания истоков гармонии стояла на пьедестале любви и не могла быть поколеблена никакими силами мира.

Однако лишь только Маргарита почувствовала муки нереализуемого творчества мастера, она направила энергию

своей любви на возлюбленного, слилась с ним, и они, вопреки всем законам мироздания, нырнули в круговерть временных континуумов.

В бесконечном пересечении пространств нашёлся привычный мир Земли».

Они сидели друг против друга, и волны океана нежности плескались у берегов их душ.

–

Вот. Два случая сотрудничества ты и вспомнил, – прошептала Рита.

–

Да. Сбылось его пророчество.

–

Это не его пророчество, а твоя память души и творческая фантазия. Ах, если бы ты продолжал писать, а не ушёл в журналистику…

–

Тогда он нашёл бы меня не в Святом Городе, а в «геенне огненной» Гулага. Мои фантазии нельзя никому показывать.

–

Жаль. В них много …

–

Не жалей, – он обнял свою Маргариту, поймал ладонь, поправлявшую прядь его волос, поцеловал её. – Пойдём спать. Уже поздно.

ЧУДЕСА ДРУЖБЫ

Зураб Вашаломидзе встречал рейс Москва-Тбилиси.

Нодар Думбадзе, теперь уже классик грузинской литературы, посвятил юности деда Зурико Вашаломидзе, в честь которого он и был назван, свой роман «Я, бабушка, Илико и Илларион». Этот самый дед, тогда его ещё звали Зурикела, и Натали Арье учились на одном курсе тбилисского института инженеров железнодорожного транспорта – легендарного ТБИЖТа. Так сложилось, что эти два самых красивых студента факультета не испытывали друг к другу никаких интимных чувств. Вероятно, это и послужило основой их пожизненных дружеских отношений. Они были неразлучны, как две подружки, и расставались только на ночь да при необходимости сходить на свидание. Зурике– ла женился раньше, но и это событие не разлучило их. Более того, на всех свадьбах Натали Зураб Вашаломидзе был неизменным шафером. Натали всю жизнь рьяно выполняла обязанности крестной матери его единственного сына Иллариона. Её назначили крёстной, а самого обряда кре

щения над младенцем не произвели, потому что в ту пору людям приходилось стороной обходить церковь, дабы не навлечь на себя судьбу каторжника. А вот тот реальный факт, что крёстная Ната была еврейкой, никого не смутил. Мысль, что еврейке нечего делать в церкви, могла прийти в голову только тем, кто относился всерьёз к проблемам вероисповедания. А поскольку из мозгов советских людей эти проблемы были выбиты напрочь, то крёстная была просто назначена, а об обряде даже и не задумались. Зато мацу, которую каждую весну крёстная приносила в дом крестника, ели с удовольствием, и Дареджан, жена Зурико, даже готовила из неё те еврейские блюда, которым научила её Ната. Советская власть проповедовала свою религию – воинствующий атеизм, а посему жестоко пресекала всяческие поползновения подданных к другим сортам «опиума для народа».