Сердце дыбом - [7]

Жакмор знал, что такие торги в деревнях не редкость, но ему ни разу не доводилось на них присутствовать, он смотрел и давался диву.

Старик застегнулся и ждал.

— Чего стоишь — пошел! — гаркнул Лалуэ и дал старику пинка, так что тот еле устоял на ногах. — Вот вам забава, мальцы!

Дед засеменил прочь от скамьи. Из толпы выбежали двое мальчишек. Один огрел старика по спине палкой, другой повис у него на шее и стал валить на землю. Дед растянулся носом вниз. Крестьяне на эти игры уже не смотрели. Только Жакмор все глядел и глядел на детишек. Дед поднялся на колени, что-то выплюнул, нос его был ободран в кровь. Наконец Жакмор перевел взгляд на толпу. Барышник выставил на торг бабку лет семидесяти в ветхом черном платке, из-под которого выбивались грязные космы.

— Красотка хоть куда! — расхваливал барышник. — Ну, кому? Без единого зуба! Это большое удобство!

Жакмора замутило. Он вгляделся в стоявших вокруг людей. Мужики лет по тридцать пять — сорок, все как на подбор крепкие, матерые, в лихих картузах. Ядреная порода. Щетинистые усы, украшавшие многие лица, довершали впечатление.

— Итак, Адель идет за шестьдесят франков! — продолжал барышник. — Всего шесть десятков — это за беззубую-то! Считай, даром! Как, Кретьен, берешь? Или ты, Нюфер? — Он пнул старуху в спину. — Встань, карга, покажись! Берите, не прогадаете!

Старуха поднялась.

— Повернись, — велел барышник. — Покажи зад. Любуйтесь, люди добрые!

Жакмор старался не смотреть. А тут еще его обдало такой невыносимой вонью, что он и вовсе отвернулся. Но все-таки успел увидеть рыхлые, с вздутыми венами ягодицы.

— Пятьдесят, — выкрикнул чей-то гнусавый голос.

— Забирай! — откликнулся барышник, и не успела бабка оправить свою бумазейную юбку, как он отпихнул ее, залепив звонкий шлепок.

Сосед Жакмора, чернявый верзила, смачно расхохотался. Жакмор тронул его за плечо.

— Чему вы смеетесь? Вам не стыдно?

Верзила оборвал смех.

— Чего-чего?

— Не стыдно вам? — вполголоса повторил Жакмор. — Они же старые…

Не успев договорить, он получил кулаком в зубы. Во рту стало солоно — из расквашенной губы потекла кровь. Жакмор пошатнулся и полетел на дорогу! Никто и не взглянул на него. Торги продолжались.

Психиатр встал, отряхнул брюки. Теперь он видел только плотно сомкнутый полукруг темных неприветливых спин.

— А вот еще один! — раздавался голос барышника. — Товар люкс — на деревянной ноге! Исходная цена — сто франков! Сто десять!

Жакмор побрел прочь. От площади отходила улица, на которой вроде бы были какие-то лавки. Он пошел по ней и вскоре нашел столярную мастерскую. Толкнул дверь со скверным, тревожным чувством. Переступил порог и огляделся.

12

Он очутился в тесном неопрятном помещении. Хозяина не видно. Дощатый еловый пол, весь черный и прогнивший, замызганный стол, старый календарь на стене, в углу печь с натоптанной пред ней грязью, два стула с драными соломенными сиденьями — вот и вся обстановка. Сама мастерская была за деревянной перегородкой, туда вела открытая дверь. Слышались неравномерные удары молотков — работали двое.

Жакмор подошел к двери.

— Есть кто-нибудь? — негромко спросил он.

Удары не прекращались, и он зашел в мастерскую. Свет в нее проникал сверху. Собственно, это был длинный, довольно просторный сарай, заваленный досками, брусом, заготовками. Оборудование составляли три-четыре верстака, круглая пила и два станка: один сверлильный, другой фрезерный с расколотой чугунной станиной. На стенах висели инструменты — не сказать, чтобы очень много. Справа от двери, через которую вошел Жакмор, была навалена куча стружек и опилок. Пахло свежим столярным клеем. Должно быть, он варился в заляпанном ведерке на печурке с древесным углем в дальнем конце сарая, у выхода во двор. С прогнувшихся потолочных балок свисала всякая всячина: старые полотна для пилы, позеленевший окорок, ржавые инструменты, ломаные тиски и прочий хлам.

Слева, вдоль всей стены, лежало огромное дубовое бревно. С двух концов под него были подложены толстые колоды. Верхом на бревне сидел мальчишка-ученик и топором обтесывал его с боков. Тщедушный, в драной одежонке, он еле удерживал в тощих ручонках топор. Хозяин, с молотком в руке, работал чуть поодаль — обивал изнутри кожей какое-то странное яйцеобразное сооружение, вроде будки из светлого дуба. Будка была оснащена створками на петлях, они были откинуты и поскрипывали при каждом ударе молотка.

Столяр забивал гвозди, ученик тесал бревно. Ни один, ни другой не обращали внимания на Жакмора. Помявшись, он обратился к ним погромче:

— Добрый день!

Хозяин опустил молоток и посмотрел на Жакмора. Рожа у него была жуткая: обвислые губы, приплюснутый нос, руки же — сильные, узловатые, с космами рыжей шерсти.

— Чего надо? — осведомился он.

— Я пришел заказать две детских кроватки, — сказал Жакмор. — В доме на горе родилась тройня. И нужны две кроватки. Одна двухместная, другая одноместная, но побольше.

— Я сделаю одну, — сказал столяр. — Одну на всех троих, два места головой по ходу.

— А третье побольше…

— Побольше… — проворчал мастер. — Ладно, видно будет. Делать вручную или на станке?

Жакмор посмотрел на заморыша-ученика. Тот все поднимал и опускал топор, как заведенный. Несчастный робот, прикованный к нескончаемой работе.