Сердце дыбом - [15]

Движения девушки были угловатыми — стыдливость еще давала о себе знать.

— Сколько тебе лет? — спросил Жакмор.

— Двадцать.

— Где ты родилась?

— Здесь, в деревне.

— И как прошло детство? Какое твое самое первое воспоминание? — Он старался говорить как можно непринужденнее, чтобы вызвать ее на откровенность. — Ты помнишь своих бабушку с дедушкой?

Она не отвечала и вдруг спросила сама:

— Так вы за этим меня звали — чтобы расспрашивать?

— За этим тоже, — уклончиво ответил Жакмор.

— Нет уж, нечего соваться, куда не просят. — Она села, спустила ноги с постели и прибавила: — Вы прекрасно знаете, зачем я пришла. Собираетесь вы заниматься этим делом или нет? Пусть я не умею разговоры разговаривать, но не такая дура, чтобы водить меня за нос.

— Ну и норов у тебя! — вспылил Жакмор. — Проваливай, раз так. Придешь завтра.

Девушка встала и потопала обратно. Однако, увидев сбоку ее грудь, психиатр передумал:

— Ладно, ложись, что ли… Я иду.

Она порывисто задышала и живо влезла на кровать. Когда Жакмор подошел, она перевернулась и подставила круп. Он овладел ею в той же позе, что и утром за кустами.

20

Анжель лежал рядом с Клемантиной. Сосунки спали крепким сном в своей трехместной кроватке, изредка беспокойно всхлипывая. А Клемантина не спала. Он чувствовал это. Уже целый час они молча лежали в темноте.

Наконец Анжель отодвинулся на прохладное, не нагретое телом место и задел ногой Клемантину. Она встрепенулась, села и зажгла свет. Анжель, полусонный, приподнялся на локте, посмотрел на нее и спросил:

— Что ты? Тебе нехорошо?

Она затрясла головой.

— Я больше так не могу?

— Как?

— Не могу тебя выносить. Не могу спать с тобой рядом. И не засну, пока знаю, что ты можешь ко мне прикоснуться. Даже нечаянно. Хоть волоски на твоей ноге почувствую — и все. На меня так и накатывает. Кажется, заору. — Голос ее дрожал, срывался, она действительно еле удерживала крик. — Не мучай меня, пожалей. Спи отдельно.

— Ты меня больше не любишь? — потерянно спросил Анжель.

Она посмотрела ему в глаза.

— Я не могу дотронуться до тебя. Вернее, сама — еще бы ничего. Но не могу и подумать, чтобы ты ко мне прикоснулся. Меня трясет!

— Ты сошла с ума? — высказал предположение Анжель.

— Нет. Но ты мне физически неприятен. Я люблю тебя как человека… хочу, чтобы тебе было хорошо… Но только не так… Не такой ценой… Я этого просто не выдержу.

— Но я ничего такого не собирался делать, — сказал Анжель. — Просто повернулся и задел тебя. Что за истерика?

— Это не истерика. Теперь это моя нормальная реакция. Уйди к себе! Пожалуйста, Анжель! Прошу тебя!

— Нет, ты явно не в себе, — пробормотал Анжель.

Он попытался погладить жену по плечу. Клемантина вздрогнула, но стерпела. Тогда он прикоснулся губами к ее виску и встал.

— Хорошо, дорогая, я ухожу. Успокойся…

— Постой… — остановила его Клемантина. — Я… ну, как бы это сказать… в общем, я тебя больше не хочу и, наверно, никогда не захочу… Найди себе другую женщину… Я не буду ревновать.

— Значит, ты меня больше не любишь… — горестно сказал Анжель.

— Так — нет…

Анжель вышел из спальни. А Клемантина все сидела и разглядывала на подушке ямку от его головы. Он всегда спал на самом краешке.

Кто-то из малышей завозился во сне. Клемантина прислушалась. Малыш утих. Она погасила свет. Теперь ее постель принадлежит ей одной, никогда больше ни один мужчина к ней не прикоснется.

21

Жакмор тоже выключил свет. Еле слышно скрипнула кровать в комнате прислуги — получив свое, девушка ушла и улеглась спать. Жакмор же долго лежал навзничь без сна. Бешено колотилось сердце, беспорядочно теснились в голове впечатления последних дней. Но постепенно напряжение ослабло, занавес утомленных век опустился на истерзанные самыми несуразными зрелищами глазные яблоки, и он задремал.

Часть вторая

1

Вторник, 7 мая

На том же плато, где стоял большой дом, но далеко за пределами парка, за рваным мысом, который море гложет день и ночь, гордо возвышалась бесформенная, обтесанная ветром глыбища. На ней росли только редкие папоротники, и посещали ее только дикие козы. Из дома этой скалы не было видно. Называли ее Береговым Братцем в отличие от торчавшего перед ней, чуть левее, Морского Братца. С трех сторон на нее можно было забраться без особого труда. Но задумавшему восхождение с четвертой, обращенной на север, стороны пришлось бы с риском для жизни карабкаться по крутым уступам и коварным карнизам, словно по бредово-конструктивистскому фасаду.

Здесь иногда проходили учения таможенников. Целый день инструкторы в полосатых бело-зеленых спортивных костюмах вдалбливали новичкам основы скалолазания, необходимые для обуздания контрабанды.

Но в тот день на Братце не было никого. Кроме Клемантины. Вжимаясь в камень, она медленно поднималась, проверяя надежность каждого захвата.

Южный, западный и восточный склоны она легко покорила в предыдущие дни — то были детские игрушки. Сегодня предстояла задача посерьезнее. Северный бок Братца — отвесная стена, ухватиться не за что, голый гранит.

На этой вертикальной стене она сейчас и распласталась. Еще три метра — и можно будет ухватиться за край уступа. Вообще говоря, самое трудное только там и начиналось: вершина Братца шла нависающим гребнем. Но пока что надо было преодолеть и эти три метра. Клемантина висела над пропастью, удерживаясь в наискось прорезавшей гранитную плиту трещине только кончиками обутых в веревочные тапочки ног. В трещину набился грунт, на нем выросла чахлая травка — зеленая полоска на сером фоне, напоминающая ленточку «За заслуги в сельском хозяйстве» в петлице учительского мундира.