Сердца живых - [81]

Шрифт
Интервал

Они запихали свою одежду в два вещевых мешка, которые должны были служить им подушками.

— Тебе будет холодно, — твердил Жюльен. — Никогда не прощу себе, что привез тебя сюда.

— Ну, если хочешь, пойдем в другое место.

— Ты все превращаешь в шутку, а ведь я, поверь, и в самом деле тревожусь. Боюсь, что тебе будет холодно.

— А я только на это и надеюсь, тогда тебе придется меня согревать.

В полумраке Жюльен угадывал очертания ее гибкого тела. Когда они ехали сюда, было жарко, Сильвия подняла волосы наверх и повязала голову платком. Теперь она сняла его. Волосы ее свободно рассыпались по плечам, и вскоре палатка наполнилась их благоуханием. Жюльен привлек девушку к себе и уткнулся лицом в ее шею. Он долго вдыхал аромат ее кожи, а когда поднял голову, то вдруг почувствовал, что мучившая его тревога рассеялась. Ему было хорошо тут, вдвоем с Сильвией. Места, где они столько выстрадали с Каранто, находились совсем не здесь, а где-то далеко. Эта гора не грозила гибелью. Да, Каранто умер далеко отсюда, умер от болезни, которую, без сомнения, носил в себе много лет. Здесь их окутывала теплая ночь, а небо было усеяно звездами, похожими на те, что вспыхивали в глазах Сильвии.

Их окутывала ночь, но эта ночь была создана для любви, и любовь не оставляла места смерти. Пылающее тело Сильвии трепетало от желания. И тот же любовный пламень сжигал Жюльена.

Их окутывала ночь. И полоски света, проникавшие в щели по углам палатки, казались такими же серовато-зелеными, как воды озера, отражавшие последние блики вечерней зари.


58


Жюльена разбудил шум грозы. Сперва он подумал, что ему это снится, но вспышка молнии осветила палатку. Машинально он стал отсчитывать секунды; на пятнадцатой послышался раскат грома. Гроза была далеко, но ветер налетал на палатку. Сильвия спала, положив голову на руку Жюльена. Медленно, осторожно он стал нашаривать свободной рукой часы и электрический фонарик. Было три часа ночи. Они спали меньше часа. Он потушил фонарик. Опять вспыхнула молния, и на этот раз Жюльен успел сосчитать лишь до тринадцати. Гроза приближалась. Раскаты грома рождали долгое эхо в горах, где-то на дальнем берегу озера. От порыва ветра полотнище палатки захлопало по деревянному колышку. Жюльен бережно натянул одеяло на голову Сильвии. Она вздохнула, а ее рука, лежавшая на боку Жюльена, чуть сжалась. Снова сверкнула молния, и через несколько секунд раздался такой грохот, что содрогнулась вся долина. По телу Сильвии прошла дрожь.

— Не бойся, — прошептал Жюльен, — и не шевелись. Он все еще придерживал одеяло над ее головой, но девушка попросила убрать его с лица.

— Мне жарко, — сказала Сильвия. — Что случилось?

На этот раз тотчас же вслед за вспышкой молнии послышался оглушительный треск, от которого оба вздрогнули. Налетел порыв ветра, и полотнище приподнялось в тот самый миг, когда новая вспышка молнии осветила зеленый луг. Жюльен попробовал отодвинуться, чтобы достать край палатки, бившийся у входа, но Сильвия схватила его за руку. Она вцепилась в него почти так же судорожно, как Каранто перед смертью.

— Не уходи, не уходи, милый!

Она дрожала. Ее голос стал неузнаваемым. Жюльен наклонился над девушкой и почти прикрыл ее собой. Опять вспыхнула молния, снова загрохотал гром. Сильвия испуганно вскрикнула и впилась в руку Жюльена.

Ветер яростно набросился на палатку, крупные капли дождя стучали по брезенту, словно кто-то швырял пригоршни гравия. Но палатка держалась.

— Мне страшно, — прошептала Сильвия. — Страшно!

— Тебе ничего не угрожает, дорогая. Ведь я тут рядом.

— Мне страшно за нас обоих.

Всякий раз, когда сверкала молния, Сильвия теснее прижималась к Жюльену и замирала. Потом снова начинала шептать:

— Дорогой, мы бог знает что с тобой натворили. Бог знает что…

— Успокойся, любимая.

— Это очень плохо. И если мы будем наказаны… Если…

— Умоляю тебя, Сильвия, не бойся.

— А я боюсь… Была такая чудесная погода… И вдруг гроза. Нет, это неспроста.

— Успокойся. После жарких дней всегда бывают грозы.

Он попытался найти ее рот и поцеловать, но она прижалась лицом к его груди, и ему не удалось приподнять ее голову.

Дождь усилился, налетали порывы сильного ветра, он дул то с озера, то со стороны леса, находившегося справа от них.

— Слышишь? Все прошло, — сказал Жюльен. — Гроза удаляется. Между молнией и громом я успеваю сосчитать до десяти.

— Ну и что?

— Значит, гроза теперь в трех километрах от нас.

— Но это совсем рядом.

— Опомнись, ведь только что она была прямо над нами. А теперь удаляется.

— А ну как она вернется?

— Сильвия, любимая, так не бывает!

Жюльен почувствовал, что девушка перестала вздрагивать. Они лежали не шевелясь и прислушивались к стуку дождевых капель по брезенту.

— Смотри-ка, палатка твоя все выдержала.

Дождь вскоре кончился, но ветер все еще гулял в этой части долины. Вдали грохотал гром, но шум леса уже заглушал его слабые раскаты. Деревья скрипели. И скрип этот сливался с плеском воды взбаламученного озера.

— Смотри, как разъярились небо и земля, — сказала Сильвия. — Как ты думаешь, это они на нас сердятся?

— За что им на нас сердиться? Напротив, они разбудили нас потому, что мы не вправе спать. Они-то знают, что у нас только одна ночь для любви.


Еще от автора Бернар Клавель
Гром небесный

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Пора волков

Действие романа разворачивается во Франш-Конте, в 1639 году, то есть во время так называемой Десятилетней войны, которая длилась девять лет (1635 – 1644); французские историки предпочитают о ней умалчивать или упоминают ее лишь как один из незначительных эпизодов Тридцатилетней войны. В январе 1629 года Ришелье уведомил Людовика XIII, что он может рассматривать Наварру и Франш-Конте как свои владения, «…граничащие с Францией, – уточнял Ришелье, – и легко покоряемые во всякое время, когда только мы сочтем нужным».Покорение Франш-Конте сопровождалось кровопролитными битвами.


Плоды зимы

Роман «Плоды зимы», русский перевод которого лежит перед читателем, завершает тетралогию Клавеля «Великое терпение». Свое произведение писатель посвятил «памяти тех матерей и отцов, чьи имена не сохранила История, ибо их незаметно убили тяжкий труд, любовь или войны». И вполне оправданно, что Жюльен Дюбуа, главный герой предыдущих частей тетралогии, отошел здесь на задний план и, по существу, превратился в фигуру эпизодическую…Гонкуровская премия 1968 года.


Свет озера

Роман исторической серии известного французского писателя относится к периоду Тридцатилетней войны (XVII в.), во время которой Франция захватила провинцию Франш-Конте. Роман отличается резкой антивоенной направленностью, что придает ему особую актуальность. Писатель показывает, какое разорение несет мирному краю война, какие жертвы и страдания выпадают на долю простого народа.


Малатаверн

Их трое – непохожих друг на друга приятелей, которых случай свел вместе в городке среди гор Юры: Серж – хрупкий домашний мальчик, Кристоф сын бакалейщика и Робер – подмастерье-водопроводчик, который сбежал из дома, где все беспробудно пьют, и он находит сочувствие только у Жильберты, дочери хозяина близлежащей фермы.Они еще не стали нарушать законы. Но когда им удается украсть сыр, то успех этой первой кражи опьяняет и ободряет их. Они решаются на "настоящее дело" в деревне Малатаверн. Серж и Кристоф разработали план, но Робер в нерешительности.Трусость? Честность? Суеверные предчувствия? Никто не может ему помочь, он наедине со своей совестью, один перед ясными глазами Жильберты, один перед этим проклятым местом – Малатаверн.


В чужом доме

Романы известного французского писателя Бернара Клавеля, человека глубоких демократических убеждений, рассказывают о жизни простых людей Франции, их мужестве, терпении и самоотверженности в борьбе с буржуазным засильем. Перевод с французского Я.З. Лесюка и Ю.П. Уварова. Вступительная статья Ю.П. Уварова. Иллюстрации А.Т. Яковлева.


Рекомендуем почитать
Мне бы в небо. Часть 2

Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.


Что тогда будет с нами?..

Они встретили друг друга на море. И возможно, так и разъехались бы, не узнав ничего друг о друге. Если бы не случай. Первая любовь накрыла их, словно теплая морская волна. А жаркое солнце скрепило чувства. Но что ждет дальше юную Вольку и ее нового друга Андрея? Расставание?.. Они живут в разных городах – и Волька не верит, что в будущем им суждено быть вместе. Ведь случай определяет многое в судьбе людей. Счастливый и несчастливый случай. В одно мгновение все может пойти не так. Достаточно, например, сесть в незнакомую машину, чтобы все изменилось… И что тогда будет с любовью?..


Цыганский роман

Эта книга не только о фашистской оккупации территорий, но и об оккупации душ. В этом — новое. И старое. Вчерашнее и сегодняшнее. Вечное. В этом — новизна и своеобразие автора. Русские и цыгане. Немцы и евреи. Концлагерь и гетто. Немецкий угон в Африку. И цыганский побег. Мифы о любви и робкие ростки первого чувства, расцветающие во тьме фашистской камеры. И сердца, раздавленные сапогами расизма.


Шоколадные деньги

Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.


Переполненная чаша

Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.


Тиора

Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.


Тот, кто хотел увидеть море

Тетралогия «Великое терпение» (1962–1964), написанная на автобиографической основе, занимает центральное место в творчестве французского писателя Бернара Клавеля. Роман «Тот, кто хотел увидеть море» — вторая книга тетралогии.