Сердца первое волнение - [2]

— Боже! Как длинно и скучно! А ты, Анчер?

Анчером ребята звали Черемисина; он одну тетрадь свою подписал так: «Тетрадь по физике Ан. Чер…»; остальную часть фамилии он не дописал, а просто расчеркнулся, наставив завитушек; так и пошло: «Анчер», «Анчер»…

— Я бы, во-первых, — ответил он, — отбросил «безумную любовь к Наташе»; она тут вроде довеска, то есть ни к чему. Во-вторых, поухаживав за этой фразочкой, я бы остановился на такой редакции: «Васька Пепел желает жить иначе, но как — он не знает и потому тоскует».

— А я бы все оставила как есть! — сказала Надя своевольно. — У меня и полнее и… сердечней. «Редакция», «варианты»… Мало ухаживали, дорогой друг, и фразочка улыбнулась вам кислой улыбкой.

Рассерженная, она уткнулась в тетрадь и стала думать, как сделать злополучную фразу лучше.

Маргарита Михайловна ходила между рядами парт и оказывала помощь то тому, то другому десятикласснику, сумевшему забрести в такие стилистические дебри, откуда он без надежной руки поводыря выбраться уж никак не мог.

К Наде Грудцевой подлетела Лорианна Грацианская, то есть просто Лора, ало-беленькая, как первый снег на заре, остроносенькая девочка с предельно рыжими огненными волосами и с светло-карими, под цвет волос, глазами (вот куда ударила рыжина!), — подлетела и с упоением зашептала:

— Девочки! Посмотрите, — нечто бесподобное! — и показала несколько фотооткрыток киноартистов. — Редчайшие, уникальные снимочки! Ах, если бы вы знали, сколько затратила я трудов, такта, ловкости, чтобы приобрести их! Теперь у меня 56 штук кинозвезд. Чудесненько, да?

— Замечательно, только не трещи, пожалуйста, — ответила Надя, предварительно, конечно, оглядев уникальных киноартистов, и посоветовала: — Спрячь, а то Марго… И вообще — не мешай, займись стилистикой, это куда важней.

Анатолий Черемисин в это время старательно «ухаживал за фразой», вместившей три «которых» и два «чтобы». Ожесточенно ворочая длинными ногами, чтобы подыскать для них удобное положение, он ворчал:

— «Упражняться… Анализировать язык классиков…»

— Чем ты недоволен, квассик? — слегка передразнила его Надя (Анатолий, когда волновался, неясно выговаривал «л»).

— Надо и свое писать.

— Свое?

— Ну, да. У нас, то есть в той школе, где я учился, выходил журнал. Мы сами писали рассказы, стихи…

Надя вскинула на него глаза и, как бы взвесив все сказанное им, проговорила:

— Это… интересно!

— Перестаньте разговаривать, — властно и не без раздражения сказала им Клара. — Ведь идет урок.

— Кларочка, — идея! — повернулась к ней Надя. — Ты понимаешь, он предлагает выпускать литературный журнал.

— Что? — переспросила Клара. — Журнал? Полагаю, что эта затея нежизненна.

— Нет, жизненна.

— Глупости. Работай.

Надя работала, но мысль о журнале не выходила у нее из головы. Она тут же написала двум-трем подружкам записочки, и те ответили: журнал — это звучит здорово! А когда прозвенел звонок с урока, Надежда Грудцева, как ветер, понеслась к учительнице и заговорила еще на лету:

— Маргарита Михайловна! Маргарита Михайловна! Давайте выпускать журнал!

В первый момент Маргарита Михайловна растерялась. Как журнал? Какой журнал? То есть она, конечно, понимала, какой журнал, но сейчас ей трудно было поверить, что это предлагают десятиклассники, еще вчера поднявшие страшный шум по поводу двоек. Ее обступили со всех сторон. «Мы будем писать стихи, рассказы. Это же замечательно! Это и стилистику нашу подтолкнет!» Кто это говорит? А, — синеглазая…

Вчера Маргарита Михайловна рассказала Владимиру Петровичу, завучу, о массовых двойках за сочинение, поделилась своими сомнениями и желаниями. Владимир Петрович посоветовал в классе держаться твердо, не выдавать своего волнения. Сегодня ей, кажется, удалось это; но какого неимоверного напряжения воли стоил ей сегодняшний урок! «Сумею ли, выдержу ли?» — спрашивала она себя тысячу раз и радовалась каждой отвоеванной минуте тишины и порядка.

Урок благополучно кончился.

И вдруг эта синеглазая, длиннокосая Надя со своим предложением!

— Что ж, это хорошо… это очень хороню, — говорила Маргарита Михайловна, изо всех сил стараясь казаться спокойной и чувствуя, как лицо ее заливает блаженная улыбка. — Так какое же, собственно, вы хотите придать направление журналу?

Надя подтолкнула Черемисина:

— Говори… Анчер, ну?

Высокий, плечистый, с несколько мягковатым для юноши лицом, от робости совсем не выговаривая «л», Анчер начал:

— Направление… это я не знаю, то есть не думав. Хотелось бы, чтобы у нас был кружок, то есть творческий кружок. Многие ребята… там, на Северном Кавказе, где я учився… писали стихи, рассказы. Давайте выпускать альманах, то есть журнал. Например, когда Пушкин учился в лицее…

— Ого! Черемисин метит в Пушкины!

— Поэт, которому имени нет!

— Нет, он будет критиком, Белинским!

— Возражаю: критик у нас — Кларисса Зондеева!

— А мне думается, — раздался голос с вышины (это Лорианна Грацианская, чтобы лучше видеть Маргариту Михайловну, взобралась на парту и говорила оттуда через головы товарищей и подруг) — ничего такого нам не нужно. У нас и без того времени не хватает. А тут — журнал, кружок…

Поднялся шум невероятный, ибо мнения разошлись.