Серая мышь - [91]

— Улас, перестань!

Но мне нравится это мальчишество, тем более, что люди, глядя на меня, верят, что в руках у меня не блокнот, а магнитофон и что я — репортер.

— Королей и пап берегут, как зеницу ока, легионы полиции разного рода. Королями и королевами мечтают стать, лично я знаю одну такую особу, — продолжаю я, замечая, что Лукерью уже разбирает смех. — Между встречающими есть монархисты, социалисты, скептики и равнодушные, но даже самый ярый демократ сникает, если кто-нибудь из королевского рода подаст ему руку, заговорит с ним или просто одарит взглядом. Такова суть человеческого рода. Кое-кто так униженно ищет ласки в королевских глазах, словно он без нее не может жить. Наша королева, которая лишена той теплоты, какую имела ее мама, все же вполне профессионально справляется со своими обязанностями.

— Ну перестань, — уже совершенно по-детски заливается смехом Лукерья, и мне вспоминается ее такой же счастливый смех четверть века тому назад, когда она, держа Богдана под руку, вышла с ним из церкви. Все вдруг оглянулись на этот смех, укоризненно и осуждающе посмотрели на нее — как, мол, она может после святого храма так смеяться. Джулия спросила ее об этом, и Лукерья ответила: «Я воспитывалась не в храме, а в детском саду, а потом в школе, где никто не верил в бога». Ее ответ понравился Вапнярскому, он усматривал в нем что-то стихийное, анархическое, именно за это, как он после сознался, он и полюбил Лукерью. И вот сегодня в ней вновь проявилось все это, загубленное и притупленное годами.

— Наша королева похожа на своего отца, короля Георгия Шестого, который во время самых страшных бомбежек не выезжал из Лондона, чтобы народ постоянно ощущал его присутствие, — продолжал я. — Радио постоянно напоминало: «The King is still in London» [3]. Наша королева, несмотря на свой преклонный возраст, еще ни разу не покинула Лондон во время веселья или празднества, но радио об этом почему-то молчит. У английского королевского двора больше тайн, чем у испанского и французского вместе взятых. Поэтому не удивительно, что немецкие цесари, русские цари, французские короли ушли в прошлое. Югославский престолонаследник в Нью-Йорке торгует автомашинами, а британский королевский род живет своей прежней жизнью и не выбрасывает на барахолку свои кареты, костюмы и украшения. В Торонто, как и в других городах, королева Елизавета примет участие в многочисленных церемониях. Но не жалейте ее — она любит свою профессию и свои обязанности.

Кто-то тронул меня за плечо, я замолчал и обернулся. Передо мною стоял огромного роста полицейский, на плече моем лежала его тяжелая дубинка.

— Ты, малыш, насколько я понял, пытаешься зажать рот свободе слова? — гневно спросил я.

— Нет, просто заметил, что вместо микрофона у вас блокнот, и остановился от любопытства. Очень остроумный способ развлекать свою даму. Мои предки говорили, что украинцы — это нация, которой больше других присуще чувство природного юмора. Сегодня я в этом лишний раз убедился.

Только теперь до меня дошло, что полицейский не только понял мое импровизированное выступление, но и сам говорил по-украински, плохо, но говорил. Значит, он украинец.

— Разрешите продолжить? — спросил я.

— Можно, но не в том духе.

— Почему? — запетушился я.

— Вокруг полно переодетых детективов, они могут вас неправильно понять, — ответил полицейский и отошел.

— Свобода слова! — прорычал я и замолчал.

Замолчал не потому, что испугался, я уже давно ничего не боюсь, а потому, что вдруг стало грустно от мысли: вот он — финиш наших детей, — потомок запорожского казака стал канадским полицейским.

Все остальное время ожидания я хмуро молчал. Лукерья заботливо подняла воротник моего плаща, а я не замечал и холода, хотя в этот последний день сентября с Онтарио дул холодный ветер; поднимавшееся в синем небе яркое осеннее солнце не грело, будто хотело испытать терпение и закалку ожидающих. Яхта причалила около десяти часов. Мы совсем окоченели, пока наконец увидели, как на красный ковер ступила Елизавета Вторая и ее муж принц Филипп. Плащ королевы и шляпка были желто-горчичного цвета, на лице — стандартная улыбка, какую мы не раз видели на фотографиях. Королева наверняка не любит раздаривать тепло без важной на то причины. Она проходила вдоль длинного ряда высокопоставленных чиновников все с той же дежурной улыбкой и подавала каждому руку. Чиновники помпезно сдержанны. Публика, стоявшая в отдалении, чтобы лучше видеть, так вытягивала головы, словно подпирала небоскребы. Я смотрел на эту даму в желтом и думал: сколько ее предки провели войн и завоевали земель, в том числе и Канаду, сколько пролили крови, и все для того, чтобы жила в почтении эта желтая канарейка.

— Никто не может ни купить, ни украсть, ни выпросить королевской короны, если для нее не рожден, — философствовала рядом Лукерья. — А где же ее королевские регалии и драгоценности? Уж слишком все просто и скромно. Наверное, она опасается брать их в дорогу. Ну, чего ты молчишь? Ответь же мне, Улас! — обиженным голосом ребенка прикрикнула на меня Лукерья.

— Драгоценные одежды, сияющие бриллианты, жемчуг и свою любимую накидку из белого меха королева наденет вечером на встречу со знатью, — бросил я сердито. — Не пора ли нам домой, миссис Лукерья?