Серая кошка в номере на четыре персоны - [21]

Съезд состоялся в августе. А в ноябре он вместе с секретарями областных отделений отправился на всесоюзный семинар книголюбов, который должен был состояться в подмосковном пансионате «Березки».

Из Ташкента они улетали одним рейсом с ответсекретарем Ферганского отделения. Погода стояла по-летнему жаркая, и круглолицый тучноватый Аъзамджон то и дело вытирал лицо клетчатым носовым платком, сетуя на нерасторопность аэрофлотовских служб, которые затянули посадку в самолет, а потом еще добрые полчаса заставили пассажиров париться в салоне авиалайнера, не давая разрешения на взлет. Сетования, впрочем, носили чисто риторический характер, и когда лайнер набрал, наконец, высоту и включили вентиляцию, Аъзамджон облегченно вздохнул и тотчас забыл обо всех своих мытарствах.

Внизу проплывали желто-зеленые квадраты полей, рощицы, реки, голубые чаши водохранилищ, но уже через несколько минут все это уступило место лимонно-желтому однообразию пустыни, кажущейся раскаленной даже отсюда, с высоты птичьего полета.

МОСКВА. НОЯБРЬ 1975 ГОДА

В «Березках» все было иначе. Неубранный снег белел между деревьев, словно позирующих для зимнего пейзажа, хотя шла лишь вторая половина ноября. В вестибюле столовой гремели утрированно правдоподобные выстрелы и игорный автомат рычал, ухал и завывал голосами смертельно раненных животных. В баре хлопали пробки шампанского и звенели фужеры: участники семинара развлекались в ожидании ужина каждый на свой манер.

Он намеренно отстал от своих ребят — хотелось побыть одному — и, оставив позади многоголосую сумятицу вестибюля, вышел на ступеньки подъезда. Сгущались фиолетовые сумерки, там и сям исполосованные желтыми дорожками падавшего из окон света. Покалывал щеки набирающий силу морозец. К подъезду почти неслышно подкатила «Волга» с шахматной полоской на передней дверце, развернулась и замерла, выдохнув белесое облачко выхлопных газов. Где-то играла негромкая музыка. Потом смолкла. Хлопнула дверца машины. И в тишине отчетливо заскрипел снег под чьими-то быстрыми шагами. Он оглянулся и замер с недонесенной до рта сигаретой: шла о н а. Шла, плавно пересекая полосы света а тьмы, неторопливо и в то же время стремительно приближаясь к подъезду. Та и не та. Знакомая и чужая.

Она пополнела, стала гораздо женственнее. Округлилось и похорошело по-прежнему оливково-смуглое, с чуть выдающимися скулами лицо. И только глаза, пожалуй, остались прежними — невероятно синие на загорелом, обрамленном черными кудрями лице.

Все это он успел разглядеть за те короткие секунды, пока она подходила к зданию, внутренне подобрался и уже шагнул было ей навстречу, но она прошла мимо, скользнув по нему безразличным взглядом, то ли не узнавая, то ли не желая узнавать, и он остался стоять на ступенях, глядя ей вслед, ошеломленный и растерянный. Первым его побуждением было окликнуть ее, но стеклянная дверь уже захлопнулась за ее спиной и какой-то белобрысый тип со скошенным подбородком шагнул ей навстречу и помог снять пальто.

Он не хотел входить, пока они не смешаются с толпой, но они продолжали разговаривать, стоя возле гардероба, и тогда он вошел в вестибюль и, не протирая мгновенно запотевших очков, почти вслепую добрался до бара, где сразу же попал в компанию узбекистанцев. Под одобрительные возгласы Аъзамджон протянул ему рюмку, пододвинул поближе блюдечко с ломтиками лимона.

— А мы заждались совсем, не начинаем. Беспокоиться стали — коньяк выдохнется! — Круглое добродушное лицо ферганца светилось радостью. — По маленькой перед ужином!

Они чокнулись и выпили за будущее общества книголюбов, и каждый из них искренне верил в это будущее, ибо все они были его родоначальниками у себя в областях, а он, глядя на их юные смеющиеся лица, чувствовал себя в свои сорок лет чуть ли не Саваофом.

Прошло минут десять прежде чем он почувствовал, что согревается. Ощущение было странное: жар шел изнутри, а лицо и руки по-прежнему оставались холодными.

У соседнего столика вовсю веселилась компания загорелых громкоголосых туркмен. Особенно усердствовал подошедший только что высокий худощавый брюнет с длинными бакенбардами на лошадином лице.

Очки опять запотели. Он снял их, протер носовым платком, но надеть не успел: чьи-то мягкие, холодные ладони легли ему на глаза, и он сразу понял, чьи это ладони, и, еще не слыша голоса, мысленно назвал ее по имени и только мгновенье спустя произнес его вслух.

Вокруг зашумели, заторопились в столовую. Аъзамджон уже от дверей крикнул, что займет ему место, а он показал ему два пальца, но она перехватила его руку и тоже жестом дала понять, что мест занимать не надо. Аъзамджон ухмыльнулся и исчез за дверью, а она, не выпуская его руки, увлекла за собой через вестибюль к вешалке.

Пока она получала пальто, он машинально обвел взглядом быстро пустеющий вестибюль. В темном проеме входной двери маячил расплывчатый контур чьей-то фигуры. Бледное пятно лица с непропорционально маленьким подбородком приблизилось вплотную к стеклу. Человек по ту сторону двери поднял руку, помахал ею, то ли прощаясь, то ли привлекая к себе внимание, и вдруг исчез из виду, словно растаял в воздухе.. Хлопнула дверца автомашины, приглушенно взревел мотор, мелькнули красные огоньки стоп-сигналов, и все стихло.