Сэр Майкл и сэр Джордж - [50]

— Вероятно, нет, Джеф. Но вы идите. Встретимся в фойе, а потом я поеду в гостиницу. — И Джеф исчез, весь нетерпение, усердие, пыл, самый что ни на есть подходящий руководитель театрального отдела в Комси, только вот помешан на театре, хотя ничего в этом не смыслит.

Сэр Майкл подождал несколько минут в фойе, и вот с лестницы прямо из директорского кабинета кубарем скатился Берд, он был до того взволнован, что утратил дар речи. Но в конце концов, сбиваясь и путаясь, он сообщил, что тот в восторге, этот без ума, кое-кто сомневается, или считает режиссерское решение неудачным, или же ему понравился герой, но не понравилась героиня, и прочее и прочее, а сэр Майкл тем временем наслаждался сигаретой, которой был лишен целый час с четвертью.

— А ваше мнение, сэр Майкл? — спросил наконец Берд, сгорая от нетерпения.

— Джеф, дайте слово, что никому не скажете за ужином. Слышите — дайте честное слово. — Он говорил медленно и тихо. — Ну так вот, по-моему, это дикая скучища.

— Значит, Комси не будет содействовать постановке в Лондоне?

— Если только меня не выволокут в наручниках из моего кабинета, в Комси даже название ее не будет упомянуто. Мне очень жаль вас огорчать, Джеф.

Он съел прямо с подноса безвкусный холодный ужин, поданный в номер, выпил виски, принесенное на том же подносе, потом добавил еще, из собственных запасов, выкурил несколько сигарет и без всякого интереса принялся читать воспоминания известного парижского торговца картинами. Начиная с половины двенадцатого, он стал нетерпеливо поглядывать на часы. Он уже страстно желал Андреа, эту чувственную и пылкую женщину. Время ползло, как черепаха. В две минуты первого, еле сдерживая нетерпение, он поднялся со второго на третий этаж и, убедившись, что его никто не видит, тихонько постучал и налег на дверную ручку номера триста шестнадцать. Ну конечно, Андреа еще не было, и он обругал себя дураком — вообразил, что она придет вовремя. Десять против одного, что она все еще на этом ужине и, конечно, здорово подвыпила. Вернувшись к себе, он разделся, сунул ноги в комнатные туфли, накинул халат поверх пижамы, потом побаловал себя еще рюмкой виски и двумя сигаретами. Он не мог больше читать парижского торговца, и теперь в душе его боролись радость и уныние. Только в половине первого он наконец распахнул дверь номера триста шестнадцать, которая была оставлена приоткрытой на полдюйма.

— Милый, я тебя просто заждалась, — сказала Андреа, когда он запер за собой дверь. На ней была легкая накидка, а под накидкой — ничего, только сверкающая белизной кожа; она и не думала скрывать свою наготу. Ну, ясное дело, выпила.

— Нет, это я тебя заждался, дорогая. Я уже раз приходил. Ну, как ужин?

— Закуска ужасная, но выпивки вволю. А толку никакого. Я все время рвалась уйти. Но поцелуй же меня, ты, старый, негодный мошенник!

Он исполнил ее желание, после чего руки их начали привычный путь, и в первые минуты казалось, что в этот раз им будет хорошо, как никогда. Но тут он как на грех высвободился из ее объятий, чтобы снять халат и шлепанцы.

— Там болтали всякие глупости, — сказала она, садясь на край кровати, — будто пьеса тебе не понравилась, Майкл.

— Это правда, — отозвался он, не подумав, и сел рядом с ней, готовый возобновить сладостную игру. — Не понравилась.

— Майкл, милый, не шути, этим не шутят. Ты же прекрасно знаешь, как мне хочется сделать декорации и кукол для настоящей постановки, не то что эта стряпня репертуарного объединения.

— По правде сказать, не знал. — Он говорил несколько отрывисто: в эту минуту ему меньше всего хотелось разговаривать о театре.

Она нахмурилась, отняла у него руку и быстро прикрылась накидкой, спрятав все, что представляло для него непосредственный интерес.

— Зачем же ты приехал?

— Побыть с тобой, Андреа, милая.

— Ах, не морочь мне голову, ведь для этого почти в любой вечер тебе достаточно снять трубку. Я говорю о пьесе.

— Джеф Берд чуть не силой меня заставил. — Он говорил резко, между прочим, и оттого, что сильно замерз. — Не полагается на собственное мнение. И правильно, у Джефа его просто нет. Вот и пришлось мне ехать смотреть эту пьесу. Что ж, я посмотрел. По-моему, это невыносимо нудно.

— Какая чепуха! Это оригинально. Это подлинный эксперимент. Это потрясающе. Это…

— Одна умная мыслишка, а обсасывают ее битых два часа, — сказал он, сунул ноги в шлепанцы и надел халат. — И если бы ты поменьше думала о заказе на новые декорации, то поняла бы, до чего это скучно.

— Может быть, ты живешь святым духом, а мне надо на жизнь зарабатывать, — огрызнулась она. Теперь она сидела на кровати, сверля его взглядом. — Почему ты считаешь себя умнее всех? Уилкинс из «Гэзетт» без ума от пьесы. Критик из «Дейли ньюс» сказал, что это самая захватывающая вещь сезона. Думаешь, твое мнение весит больше, чем их?

— Для меня — да. И кроме того, это два идиота…

— Да замолчи ты Бога ради! — воскликнула она. — Ты просто вонючий, самоуверенный дурак, вот ты кто! Ненавижу тебя.

— Ах, какая жалость! В таком случае спокойной ночи, Андреа, дорогая!

На другое утро он ехал в Лондон поездом 9.45 в одном купе с пятью дельцами из Бэрманли. Все они были с кожаными чемоданами, все то и дело вынимали какие-то контракты, закладные и золотые авторучки или карандаши, а потом все разом захрапели. Сэр Майкл вяло думал о них, со смесью презрения и зависти. Потом стал думать о Джиме Марлоу и об агентствах по найму секретарей, об И. Б. К. Т. Н. Джонсе, этом соглядатае из Министерства финансов, о Шерли. Поезд нес его в майское утро, через несколько английских графств, в которых царило запустение.