Сентябрьские огни - [9]

Ирен переглянулась с матерью.

— С удовольствием, — помедлив, ответила девочка.

На лице Ханны засияла улыбка от уха до уха.

— Не волнуйтесь, мадам Совель. Я верну ее вам целой и невредимой.

Итак, Ирен и ее новая подруга выскочили за дверь и помчались к Английскому пляжу. И в Дом-на-Мысе постепенно вернулся покой. Симона взяла чашку кофе и вышла на веранду, наслаждаясь прелестью тихого безмятежного утра. Дориан помахал ей рукой со скал.

Симона помахала ему в ответ. Странный мальчик. Всегда один. Казалось, он вовсе не нуждался в друзьях или не умел их заводить. Всегда погружен в свои мысли и тетради, и одному Богу известно, о чем он думал. Допивая кофе, Симона провожала взглядом дочь с Ханной — девочки бодро шагали к городу. Ханна продолжала болтать без устали. Каждому свое.

Приобщение семейства Совель к тайнам и тонкостям жизни маленького прибрежного городка заняло большую часть июля — первого месяца, который они провели в Голубой лагуне. Замешательство и культурный шок длились около недели. На этом начальном этапе члены семейства обнаружили, что, за исключением метрической системы, жизненный уклад городка — обычаи, нормы и прочие бытовые особенности — не имел ничего общего с парижским. Прежде всего возникала тема отношений со временем. Без особого риска ошибиться можно было утверждать, что на тысячу парижан приходилось не менее тысячи штук часов, тиранов, управлявших жизнью с армейской дотошностью. В Голубой лагуне режим дня зависел от солнца, иного варианта не существовало. Как не существовало автомобилей, кроме машин доктора Жиро, жандармерии и Лазаруса. Не существовало… Список контрастов не имел конца. Но основное различие коренилось не в количественных показателях, а в сложившихся устоях.

Париж являлся обителью незнакомцев, городом, где люди жили годами, так и не узнав имени соседа по лестничной площадке. В Голубой лагуне, напротив, стоило чихнуть или поцарапать кончик носа, как событие получало широкое освещение в массах и отклики общественности. Это было место, где любая хворь становится новостью и где новости оказывались намного заразнее хвори. Местная газета не выпускалась, да и необходимости в ней никто не испытывал.

Просветительская миссия легла на плечи Ханны. И она поведала столичным приезжим о заведенных в общине порядках, ее истории и чудесах. Головокружительная скорость, с какой девушка выстреливала слова, позволила впихнуть в короткий курс лекций достаточно информации и красочных сплетен, чтобы написать по памяти и наизусть толстую энциклопедию. Так новички узнали, что Лорен Саван, приходской священник, выступал организатором чемпионатов ныряльщиков и состязаний по бегу на марафонскую дистанцию. Священник не только частенько рассуждал в проповедях о вреде лени и недостатке физических упражнений, но и проехал на велосипеде больше миль, чем проплыл по морю Марко Поло. Также Совель узнали, что городской совет собирался по вторникам и четвергам в час дня, дабы обсудить неотложные дела. Во время заседаний Эрнест Дижон, потенциально вечный мэр, чей возраст приближался к мафусаилову, развлекался, игриво пощипывая подушки своего кресла. Старик не сомневался, что посягает на мощные бедра Антуанетты Фабре, казначея мэрии и злющей старой девы.

Ханна выдавала до полудюжины историй подобного калибра в минуту. Осведомленности девушки немало способствовало то обстоятельство, что Элизабет, ее мать, работала в булочной, которая в Голубой лагуне выполняла функции информационного агентства, службы шпионажа и консультативного кабинета для влюбленных.

Семейство Совель быстро уразумело, что экономика городка тяготела к весьма оригинальной разновидности парижского капитализма. Ясное дело, пекарня продавала батоны хлеба, однако в подсобном помещении уже начиналась информационная зона. Сапожник месье Сафон чинил ремни, молнии и подметки, но его любимым занятием и крючком для клиентов служило его второе призвание астролога и составление гороскопов…

Описанная выше схема повторялась снова и снова. На первый взгляд жизнь городка казалась спокойной и простой. В то же время узелков и хитросплетений в ней было ничуть не меньше, чем в валансьенских кружевах. Фокус состоял в том, чтобы проникнуться своеобразным ритмом бытия поселения и внимательно прислушиваться к мнению его коренных обитателей. Под их чутким руководством все новички должны были пройти положенные церемониалы посвящения, прежде чем получить статус полноправных граждан Голубой лагуны.

Поэтому Симона, появляясь в городке, чтобы забрать почту и посылки для Лазаруса, взяла за правило заходить в пекарню и узнавать обо всех событиях — прошлых, нынешних и грядущих. Дамы Голубой лагуны приняли ее благосклонно и немедленно засыпали вопросами о загадочном патроне, хозяине Кравенмора. Лазарус вел уединенную жизнь, и его редко видели в Голубой лагуне. Помимо стремления к отшельничеству, что настораживало, он каждую неделю получал по почте кипы книг. В результате Лазарус стал объектом пристального внимания сограждан, давая пищу для невероятных домыслов.

— Только подумайте, дорогая Симона, — доверительно сказала как-то раз Паскаль Лелуш, супруга аптекаря, — мужчина один… ну, почти один… в большом доме, со всеми этими книгами…