Сень горькой звезды. Часть вторая - [3]
– Значит, ты видел похитителей! – догадался Яков Иванович. – Ну и кто же?
– Может, и видел. Да и как не увидать, если подплыли средь бела дня, погрузили на плашкоут и утащили протокой на Вату. Еще и похвалили – хороший станок. Только я в свидетели не пойду, не затягивай.
– Значит, ватинская бригада увезла? – расхохотался Яков Иванович. – Ай да молодцы геологи. У этих хозяев левая рука не знает, что правая делает.
– Клавдиян! Ты куда там запропастился, охлупень! – звонко донеслось с огорода. – Тащи скорей подкормку, бездельник!
– Ну, я побежал, а то Ирина заведется, – спохватился Клавдиян, – понесу, иначе беды не оберешься.
Поймав ведра за дужки, хозяин заспешил на огород, посреди которого, уперев руки в бока, приняла боевую стойку его супруга.
Участвовать в чужих разборках в планы Якова Ивановича не входило, и он поспешил в контору, надеясь поработать в тишине до вечера. Но уже на крыльце, как Клавдияновы зеленые мухи, атаковали его крикливые доярки:
– Гляньте-ка, бабы: оне гуляют! И хоть бы им что! – еще издали завела крутобокая Соня Михайлова. – А нас хоть шатун сожри, им с Пашкой наплевать с высокой горы. Проведут по отчету как естественную убыль – только и делов, не привыкать. Мало что вырешил нам моторку, старую, как дедка Проломкин: с виду фигура, а на деле вонь одна... Нет, бабоньки, пусть он хоть треснет, а я больше доить не еду.
– Что это ты сегодня, матушка, развоевалась – не шоршень ли тебя в казенное место жогнул? – умиротворяюще пропел Яков Иванович, стараясь понять, в чем дело, и проскользнуть в кабинет, чтобы занять позицию за столом, как за баррикадой. – Заходите, бабоньки, в холодок, расскажите ладом, что там у вас стряслось...
– Не понаехали бы всякие, может, ничего бы и не стряслось. Зачем медведя подранили? Теперь он нам всем жизни не даст: Степка Батурин уже пропал, мальчишек едва не слопал. Теперь и мы ходи и вздрагивай – в лес с лукошком не выбежать. Чтоб вас, охотничков, медведь подрал...
Перевалов, опытный лис, все-таки протиснулся меж бабьих огнедышащих торсов в свою нору и утвердился за столом под сенью портретов академика Лысенко и министра культуры Фурцевой. Портреты эти привез из райцентра и самолично водрузил на стену Котов. «Эти люди символ нашей эпохи, – объяснил он собравшимся по случаю минивернисажа, – Высокоразвитое социалистическое сельское хозяйство и высокая культура советской деревни и ее тружеников выведут нашу страну в лидеры мировой экономической системы». Новенькие портреты на фоне нестроганных стен председательского кабинета смотрелись непривычно, привлекали внимание и внушали надежду на грядущие перемены; но постепенно от внимания мух и дыма самокруток потускнели, как и надежда на перемены к лучшему. Хотя Лысенко еще надменно взирал с высоты на серых колхозничков, как бы спрашивая: «Ты за яровизацию?» – никто не обращал на него внимания. После отъезда Котова Яков Иванович надумал было снять портреты, но под ними обнаружились неприлично светлые незаконченные бревна. И опытный Чулков посоветовал повременить: кто знает, как поймут этот шаг в райкоме, когда до них дойдет? А что дойдет непременно, сомнения не могло возникнуть, и Яков Иванович поостерегся: лешак с ними, пусть висят на радость мухам. К тому же Фурцева Якову Ивановичу нравилась: не оставляла шальная мысль добыть для жены такую же блузку, как у министра культуры. Если бы его жене такую же блузку – можно прямо в министры производить: и дородностью не уступит, и грудь покруче. Страсть хотелось для жены такую тонкую блузку, да только в райпо таких никогда не завозят, да, по совести, и денег не густо...
Доярки расселись по лавкам вдоль стен, не переставая тараторить про бродячего медведя, плохой мотор и плешивую поскотину. Казалось, нет силы, способной их остановить, но Перевалов кое-что из руководящих приемов, толкаясь по разным делам в сельсовете и исполкоме, успел усвоить. Изображая на лице полную непроницаемость и отсутствие интереса, Яков Иванович достал из дерматиновой папки чистый листок бумаги, демонстративно положил его перед собой, обмакнул в фарфоровую чернильницу с рогатой синей козой на боку ученическое перо №86 и пресек болтовню протокольным голосом:
– Я готов выслушать вас в установленном порядке. Бригадир Михайлова, останьтесь, а остальных прошу подождать в коридоре.
Этот прием Яков Иванович подсмотрел у председателя сельсовета, бывшего партработника, «спущенного на советскую работу». Стараясь подражать неторопливости и важности предсельсовета, Перевалов крупно вывел на листе «Протокол» и вроде как задумался. Написанное не ускользнуло от внимания доярок и произвело должное впечатление – они стали одна за другой выскальзывать в коридор. Попыталась ускользнуть и Соня Михайлова, но Перевалов ее остановил:
– Задержитесь!
Задержанная уже без прежней запальчивости пересказала тройке в составе Якова Ивановича, Пашки-учетчика и счетовода Чулкова, что там у них на дойке стряслось. А случилось вот что.
Как всегда, приплыли в неводнике на дойку. Стадо уже стояло под дымокуром в изгороди под присмотром пастушонка Генки Сартакова. Все как обычно. Пилорамщик Иван Мокеев, по совместительству моторист неводника, выставил на берег пустые фляги и отправился проверять снасти на карася, да подзадержался. Доярки отдоили, сцедили молоко во фляги и, не дожидаясь Мокеева, стали сносить фляги к лодке. Соня с дочкой Зоей, как всегда, первые спустились крутой тропинкой меж густого черемошника прямо к лодке – и остолбенели от страха: облезлый бурый медведище хозяйничал в неводнике. При виде доярок зверь оскалился, вздыбил загривок, грозно и довольно рыкнул и, неуклюже перевалившись через борт, закосолапил навстречу. На счастье, мать и дочь разом опомнились и завизжали не тише, чем паровой свисток на «Усиевиче», бросили под ноги флягу и, подталкивая одна другую, кинулись вверх по тропе. Невыносимого тембра визг, а может, и молочная фляга, скатившаяся по откосу прямо к медвежьей морде, остановили зверя. Он что есть мочи хлопнул по алюминиевому боку лапищей, так. что крышка отлетела и молоко пролилось. Топтыгин обрадовался парному молочку и, вылакав его без остатка, на прощание расплющил флягу в блин.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
Джозеф Хансен (1923–2004) — крупнейший американский писатель, автор более 40 книг, долгие годы преподававший художественную литературу в Лос-анджелесском университете. В США и Великобритании известность ему принесла серия популярных детективных романов, главный герой которых — частный детектив Дэйв Брандсеттер. Роман «Год Иова», согласно отзывам большинства критиков, является лучшим произведением Хансена. «Год Иова» — 12 месяцев на рубеже 1980-х годов. Быт голливудского актера-гея Оливера Джуита. Ему за 50, у него очаровательный молодой любовник Билл, который, кажется, больше любит образ, созданный Оливером на экране, чем его самого.
О чем эта книга? Об американских панках и африканских нефтяниках. О любви и советском детстве. Какая может быть между всем этим связь? Спросите у Вадика Гольднера, и он ответит вам на смеси русского с английским и португальским. Герой нового романа Александра Стесина прожил несколько жизней: школьник-эмигрант, юный панк-хардкорщик, преуспевающий адвокат в Анголе… «Троя против всех» – это книга о том, как опыт прошлого неожиданно пробивается в наше настоящее. Рассказывая о взрослении героя на трёх континентах, автор по-своему обновляет классический жанр «роман воспитания».