Сень горькой звезды. Часть первая - [16]
На следующий день представитель с покосниками уже не поехал, а засел за бумаги в пустой конторе, но скоро утомился и отправился поразвеяться и побродить по поселку. Проверяющий глаз оказался наметанным и немедленно усмотрел недостатки. Поздним вечером собрал проверяющий правленцев и в лоб им вопрос поставил:
– На каком основании, друзья любезные, правительственную директиву не исполняете?
Правленцы народ битый, пуганый, войною пытанный, однако от такой постановки вопроса враз оторопели: забормотали, закряхтели, зачесали затылки. А начальник и слова сказать не дает, знай свое гнет:
– Как же это так получается, что все покосы поблизости от поселка отданы вами на откуп частнику? Злоупотребляете, граждане! Земля вокруг чья? Колхозная. Значит, и сено на ней колхозное, и разбазаривать его мы вам не позволим. Это ж додуматься надо: частник сено себе ставит под боком у колхоза, рядом с домом, а для колхоза косят и за Негой, и даже за Обью. Теперь нам понятно, почему ваш колхоз отстает по заготовкам кормов, в то время как у частника все сено уже в стогах. С частнособственнической психологией мы ни в коммунизм не войдем, ни Америку не обгоним. Дело следует поправлять, и поправлять следующим образом: завтра же обмерить и забирковать все сено индивидуального сектора, оприходовать и доложить по инстанции об исправлении сводки...
Представитель вошел в самый раж и долго бы еще нудил, не оборви его тогдашний комсомольский секретарь и отчаянный задира Сашка Захаров своей ставшей впоследствии знаменитой фразой:
– Это на чем же я должен Америку догонять, на конных граблях с косилкой?
Онемевший от невиданной дотоле наглости уполномоченный, рискуя заглотить одну из назойливых осенних мух, шумно потянул в себя воздух. Комсорг попал не в бровь, а в глаз. Тяга в колхозе исключительно конная, и о покупке трактора до сих пор еще мечтают. Даже сенокосилки приобрели не совсем обычным способом: увезли в Тюмень несколько бочек сливочного масла собственного производства, продали на рынке и на выручку приобрели в «Тракторсбыте» технику.
Когда командированный вытер пот и отдышался, то осведомился прежде всего, с кем имеет дело, а выяснив, пообещал многозначительно:
– А с вами, молодой человек, относительно вашей политической зрелости мы поговорим в другом месте.
И вот что удивительно – не зря пообещал. Умеют у нас слово держать. Той же зимой вернулся секретарь из райкома со строгим выговором. Ладно, что еще строгачом отделался. Простота спасла. Какие ярлыки ему клеили: и оппортунист, и буржуазный нигилист, и еще хуже. Пока ругали, присмотрелись: парень вполне свой, колхозный. По виду скромный – тельняшка и брюки клеш. Это и спасло. Будь штаны поуже – сочли бы стилягой, и прощай тогда комсомольский билет...
Покончив с Сашкой, приезжий взялся за председателя:
– Не пойму, Яков Иванович, что у нас происходит: заседание правления колхоза, на котором серьезные проблемы решаются, или комсомольская говорильня?
– Александр Иванович избран в члены правления, – возразил Яков Иванович.
– Ясненько, что у вас за состав. Потому и усадьбы у колхозников не перемеряны. Я проверял: у кого пять, а у кого и все девять соток огородов лишние. Отсюда с личным скотом злоупотребления. Вы посмотрите, что делается: на каждом подворье корова или две, да еще теленок. Про свиней даже не говорю – меньше двух ни у кого нет. Ха-ра-шо живете. Как говорит наш дорогой (тут он возвел глаза к потолку) Никита Сергеевич, с такой нагрузкой не до общественного производства. Личное хозяйство на первом месте.
От высокого пафоса, с которым приезжий произнес последние слова, голос у него сорвался и заскрипел. Ему подали графин, и пока он прополаскивал горло, Яков Иванович перехватил слово:
– Прошу, конечно, извинить, что перебил, но должен дать кое-какие пояснения. Народ мы, конечно, не шибко грамотный, однако в крестьянском деле кое-что смыслим. Из города нашей жизни не понять, и север с югом равнять нечего. Может, где на юге, на Большой Земле, колхозник излишки от своего хозяйства и везет на рынок, а у нас под боком городов нет и не предвидится. Так что, если и образуются у колхозника какие излишки, девать их некуда, кроме как государству сдать. И сдают. Зайдите вечерком на молоканку, сами увидите. При нашей-то бедности лишний рубль не помешает. То же и со свининой. Огороды у нас не меряны – это вы верно заметили, а вот что за земля на них, не обратили внимания. На наших супесях ничего толком не родится и в добрые годы, а не дай Бог ненастье или сушь, и совсем все пропало. Вот и стараются люди побольше посадить, благо, что в земле у нас недостатка нет, еще и пустошь имеется. Ну а образуется у кого излишек – колхоз принимает. Выгода обоюдная. На огородах ведь кто копается – те, что на колхозной работе свое отработали, старики со старухами, да ребятишки.
Теперь о покосах. Пока у крестьянина хозяйство есть, он на земле держится. Отбери у него скотину – и разбегутся все по легким работам, не соберешь потом, как ни старайся. Вот и решили мы в правлении ближние покосы за селянами оставить. К тому же они для машинной косьбы неудобные: сплошь ручьи да заталица. Наши-то косари на лугах всю страду живут. И мужики, и подростки там, аж до белых мух. Вопрос: а кто и когда для своей скотины сено поставит, если мужика дома нет? Опять же те, кто дома остался, – старики да бабы. Они между домашних дел потихоньку накосят, в копны сгребут, а мужик с колхозной работы на полдня вырвется – и в стога смечут. Отдай мы им дальние луга – смогли бы они так? Вот то-то. А у нас и волки сыты и овцы целы. Теперь вывод: можем мы согласиться с предложением приезжего товарища в угоду сводке сено, стариковскими руками скошенное, детскими ручонками собранное и ночами сметанное, отобрать? Станут ли после такого вероломства люди нас уважать? Не станут. И за нами не пойдут. Выходит, вреда колхозу будет больше, чем пользы.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, с природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации, описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, и боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин, Валерий Павлович Федоренко, Владимир Павлович Мельников.
Германия, 1939 год. Тринадцатилетняя Магда опустошена: лучшую подругу Лотту отправили в концентрационный лагерь, навсегда разлучив с ней. И когда нацисты приходят к власти, Магда понимает: она не такая, как другие девушки в ее деревне. Она ненавидит фанатичные новые правила гитлерюгенда, поэтому тайно присоединяется к движению «Белая роза», чтобы бороться против деспотичного, пугающего мира вокруг. Но когда пилот английских ВВС приземляется в поле недалеко от дома Магды, она оказывается перед невозможным выбором: позаботиться о безопасности своей семьи или спасти незнакомца и изменить ситуацию на войне.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.
Сухум. Тысяча девятьсот девяносто пятый год. Тринадцать месяцев войны, окончившейся судьбоносной для нации победой, оставили заметный отпечаток на этом городе. Исторически желанный вождями и императорами город еще не отошел от запаха дыма, но слово «разруха» с ним не увязывалось. Он походил на героя-освободителя военных лет. Окруженный темным морем и белыми горами город переходил к новой жизни. Как солдат, вернувшийся с войны, подыскивал себе другой род деятельности.
Когда пожилой Мюррей Блэр приглашает сына и дочерей к себе на ферму в Нью-Гэмпшир, он очень надеется, что семья проведет выходные в мире и согласии. Но, как обычно, дочь Лиззи срывает все планы: она опаздывает и появляется с неожиданной новостью и потрепанной семейной реликвией — книгой рецептов Фанни Фармер. Старое издание поваренной книги с заметками на полях хранит секреты их давно умершей матери. В рукописных строчках спрятана подсказка; возможно, она поможет детям узнать тайну, которую они давно и безуспешно пытались раскрыть. В 2019 году Элизабет Хайд с романом «Спросите Фанни» стала победителем Книжной премии Колорадо в номинации «Художественная литература».
«У крутого обрыва, на самой вершине Орлиной Скалы, стоял одиноко и неподвижно, как орёл, какой-то человек. Люди из лагеря заметили его, но никто не наблюдал за ним. Все со страхом отворачивали глаза, так как скала, возвышавшаяся над равниной, была головокружительной высоты. Неподвижно, как привидение, стоял молодой воин, а над ним клубились тучи. Это был Татокала – Антилопа. Он постился (голодал и молился) и ждал знака Великой Тайны. Это был первый шаг на жизненном пути молодого честолюбивого Лакота, жаждавшего военных подвигов и славы…».
Овдовевшая молодая женщина с дочерью приезжает в Мемфис, где вырос ее покойный муж, в надежде построить здесь новую жизнь. Но члены религиозной общины принимают новенькую в штыки. Она совсем не похожа на них – манерой одеваться, независимостью, привычкой задавать неудобные вопросы. Зеленоглазая блондинка взрывает замкнутую среду общины, обнажает ее силу и слабость как обособленного социума, а также противоречия традиционного порядка. Она заставляет задуматься о границах своего и чужого, о связи прошлого и будущего.