Семья Рубанюк - [308]

Позже, когда с ребятами стал беседовать Петро, по сосредоточенным лицам, разгоревшимся щекам он увидел, что их захватил рассказ о будущем села. Он увлекся и сам и не заметил, как быстро пробежал час.

— С большим удовольствием я вас слушала, — сказала Волкова, прощаясь. — Если бы я смогла вам чем-нибудь помочь!.. Хотите, произведу расчеты к вашей карте?

— Было бы просто замечательно!

Волкова с этого дня стала принимать в работе Петра над картой самое деятельное участие; это занимало у нее теперь все свободные вечера.

К началу февраля Петро почти закончил карту. Оставалось лишь кое-что уточнить и вычертить расположение полей севооборота, новых плантаций, водоемов, рыбопитомников.

Однажды они засиделись позже, чем обычно. Полина склеивала большие листы ватманской бумаги, прочерчивала на них ровные квадраты.

— Закончим сие творение, — сказал Петро, — и вывесим в правлении. Пусть каждый представит себе, как будет выглядеть колхоз через несколько лет.

— Хорошо бы и в школе такую иметь.

— Ну и что же?! Снимем копию и повесим.

— Ох, батюшки! — воскликнула Волкова, взглянув на часы. — Третий час. У меня школьные тетради еще не проверены.

Она торопливо поднялась, накинула на голову шаль и стала надевать пальто.

— Может быть, помочь вам тетради просмотреть? — предложил Петро.

— Еще что придумаете!

Петро стал натягивать шинель. В эту минуту в сенях послышался приглушенный кашель отца.

Петро открыл дверь. Скользнув глазами по пиджаку и валенкам отца, он понял, что тот еще не ложился.

— Поздновато засиживаетесь, — произнес Остап Григорьевич без обычного добродушия и, загородив глаза ладонью, посмотрел на ходики. — Не разберу без очков: часа три, не меньше?

— Двадцать минут третьего, — ответила Волкова, натягивая варежки.

— Мы хоть с пользой потрудились, — сказал Петро. — А вы что полуночничаете?

Остап Григорьевич, мельком взглянув на расчерченный лист бумаги, ушел на кухню.

На улице было морозно и темно, луна уже давно зашла, но и в темноте был виден молочно-белый иней на крышах и на деревьях.

— К урожаю, — заметил Петро, шагая рядом с девушкой и прислушиваясь к хрусту твердого наста под ногами.

Волкова за всю дорогу не проронила ни слова. Еще далеко от школы она остановилась.

— Я дойду одна, — сказала она. — Спокойной ночи!

— Завтра закончим карту? — спросил Петро.

— Это уж сами… Прийти не смогу.

— Жаль. А почему?

— Не надо.

— Надоела вам возня со всеми моими цифрами и выкладками?

— Неужели вы не понимаете? — вырвалось у девушки. Волкова сухо попрощалась и быстро, не оглядываясь, зашагала к школе.

Возвращаясь домой, Петро раздумывал над последней фразой Полины. Он начинал понимать, что в прежнее, чисто дружеское отношение девушки к нему вмешалось какое-то новое чувство. «А может, я и ошибаюсь, — думал Петро, перебирая в памяти свои последние встречи с учительницей. — Так или иначе, надо держать себя с дивчиной осмотрительней. Натура она увлекающаяся, а интересная работа слишком сближает».

Весь следующий день Петро провел на строительстве гидростанции. Вечером, за час до партийного собрания, на котором ему предстояло сделать доклад о подготовке к весеннему севу, Волкова пришла к Рубанюкам вместе с Громаком. Петро был уже в шинели, шапке-ушанке и укладывал в свой планшет бумаги.

— Придется тебя немножко огорчить, Петро Остапович, — сказал Громак, взяв со стола свежую газету и бегло просматривая ее.

— Чем?

— Расскажи, комсорг, — кивнул Громак Волковой.

Взгляды ее и Петра встретились. В глазах девушки дрогнуло еле уловимое смущение, но она, быстро справившись с собой, сказала:

— Есть директива из райкома комсомола. Нужно часть нашей молодежи послать в Донбасс… Главным образом требуются комсомольцы.

— Это для чего?

— Восстанавливать шахты. Уголь добывать.

— Дело нужное, — заметил Громак.

Петро, повесив планшетку через плечо, помолчал. «Отпустим самых лучших ребят, и все наши благие замыслы — прахом», — подумал он и решительно проговорил:

— Послать никого не сможем. Дел у самих по горло.

— Как, как ты сказал? — Громак, свернув газету, бросил ее на стол и критически посмотрел на Петра.

— Ребята, как только узнали, притащили кучу заявлений, — сообщила Волкова. — Двенадцать уже есть, еще собирались писать…

— Тогда давайте уж весь колхоз распустим, — хмурясь, промолвил Петро. — Нет, пускай райком в других колхозах ищет, где людей побольше…

Стойко выдержав пристальный взгляд Громака, он с напускным равнодушием бросил:

— Пошли, что ли? На собрание опаздываем…

Он шагал крупно и молча, давая понять, что продолжать разговор на эту тему не намерен.

Громак, пройдя немного и все так же критически поглядывая на него, сокрушенно покачал головой.

— И повернулся же язык! «Своих дел по горло». Это «мои» дела, это «чужие».. Государственные нужды чужими стали для тебя?

— Ну, знаешь, Александр Петрович, ты меня не агитируй! — сухо прервал Петро. — Государство не меньше нас с тобой заинтересовано, чтобы колхозы были восстановлены… И как можно скорее… А работникам райкома комсомола подумать лень, они и строчат: «всем, всем». Им что, неизвестно наше положение?

— Вы не правы, — вмешалась Волкова. — В Песчаном, в Сапуновке молодежи больше, зато и пошлют они больше нашего.