Семья Рэдли - [49]
— Да, — как можно осторожнее продолжает он. — Уилл сказал, что можно купить ее у гардеробщика. И я подумал, что, ну, это может помочь нам.
А про себя добавляет: «О нет. Я зашел слишком далеко».
У Хелен напрягается челюсть.
И раздуваются ноздри.
— В каком смысле — помочь? Помочь в чем?
Теперь уже обратного пути нет.
— Я про нас. Про тебя и меня.
— У нас все в порядке.
Питер пытается понять, неужели она и впрямь так считает.
— Да? И в каком же измерении это верно?
Хелен откладывает книжку про воробья, ложится, опускает голову на подушку и выключает свет. Напряжение между ними — как вспышки статического электричества в темноте.
— Слушай, — произносит она тоном, означающим «прекращай молоть чушь». — Я не собираюсь всю ночь обсуждать твой кризис среднего возраста. Ночные клубы!
— Ну, по крайней мере, мы могли бы иногда пить кровь друг друга. Когда мы делали это в последний раз? В Тоскане? В Дордони? Или в то Рождество, когда мы ездили к твоей маме? Какой век это был?
Сердце у Питера колотится, он сам удивлен, насколько агрессивно звучит его голос. Как и всегда, когда они ссорятся, он наступает на все грабли.
— Пить кровь, — сердито говорит Хелен, резко дергая одеяло. — Это все, о чем ты думаешь?
— Да! Практически ни о чем больше! — Ответ последовал слишком быстро, Питеру приходится посмотреть в глаза только что высказанной правде. И он грустным голосом повторяет ее еще раз: — Да. Я только об этом и думаю.
Хелен не хочется ссориться с мужем.
Во-первых, у нее нет сил.
Во-вторых, она представляет себе, как дети, лежа в кроватях, вслушиваются в каждое их слово. И Уилл тоже. Если он еще во дворе, то ему наверняка все слышно, и он, несомненно, в полном восторге.
Она велит мужу говорить потише, но, похоже, он этого даже не заметил. В любом случае он не унимается, не утихает и ее гнев, который — как и все, что происходит в эти проклятые выходные — она не в силах контролировать.
Так что Хелен лежит молча, злая на себя и на Питера, который продолжает сыпать соль на открытую рану их брака.
— Не понимаю, — говорит он. — Ну какой смысл? Мы перестали пить кровь друг друга. Раньше это было весело. С тобой было весело. Но теперь мы ничего не делаем вместе, только ходим в театр на всякие бесконечные пьесы. Хелен, но это же все про нас! Мы сами как будто в какой-то проклятой пьесе.
Ей нечего ответить, кроме как пожаловаться на немилосердную головную боль. Это лишь провоцирует мужа на очередную агрессивную тираду.
— Голова болит! — восклицает он, вещая уже на полную громкость. — У меня, знаешь ли, тоже. У всех у нас болит голова. И всех тошнит. Все мы вялые. Наши стареющие кости ноют. У нас нет ни малейшего стимула вставать по утрам. И мы не вправе принимать единственное лекарство, от которого нам станет легче.
— Ну так прими, — огрызается Хелен. — Прими! Проваливай со своим братом и живи в его чертовом фургоне. И Лорну с собой прихвати!
— Лорну? Ты про Лорну Фелт? Она-то тут при чем?
Хелен ничуть не верит в его притворное удивление, но продолжает все-таки уже тише:
— Да ладно, Питер, ты же с ней флиртуешь. На вас прямо смотреть неловко.
Она составляет в уме список, на случай если ему потребуются примеры.
В пятницу за ужином.
В очереди в гастрономе.
На каждом родительском собрании.
На барбекю у Фелтов прошлым летом.
— Хелен, это просто смешно. Лорна! — И неизбежная подначка: — Да и не все ли тебе равно?
Она слышит, что где-то в доме скрипнула половица. Через некоторое время раздаются знакомые шаги сына — он проходит мимо их двери.
— Питер, уже поздно, — шепчет Хелен. — Давай спать.
Но Питер разошелся не на шутку. Кажется, он ее даже не услышал. Он не умолкает, стараясь, чтобы все в доме услышали каждое слово.
— Я серьезно, — говорит он. — При таких отношениях зачем вообще быть вместе? Подумай. Дети скоро пойдут в университет, и останемся только мы, в ловушке этого бессмысленного бескровного брака.
Она даже не знает, смеяться или плакать. Если начнет то или другое, остановиться уже точно не сможет.
В ловушке?
Именно так он сказал?
— Питер, ты даже не представляешь, о чем говоришь. Абсолютно!
Забившись в маленькую темную пещерку под одеялом, Хелен вопреки собственной воле страстно жаждет вернуть чувство, испытанное семнадцать лет назад, когда она напрочь забыла о насущных проблемах — работе, изнурительных визитах к умирающему отцу, замужестве, насчет которого не была уверена. Вместо них в том самом проклятом фургоне она создала себе новую проблему, затмевающую все прочие. Хотя тогда это не ощущалось как проблема. Это ощущалось как любовь, любовь хлестала через край, в ней можно было купаться, смыть с себя все лишнее и ступить в чистый покой тьмы свободной, как в мечте.
И хуже всего то, что она знает: мечта эта сидит тут, неподалеку, в патио, пьет кровь и ждет, когда она передумает.
— Ах, не представляю? — доносится голос Питера с другой стороны кровати. — Не представляю? Это очередное соревнование, которое ты выигрываешь? Соревнуемся, кто прочнее застрял в ловушке?
Хелен выглядывает из-под одеяла:
— Прекрати вести себя как ребенок.
Она осознает горькую иронию своих слов, осознает, что сама такой же ребенок, как и он, потому что взрослое поведение противно их природе. Они могут только притворяться, надевая панцири на свои томящиеся жаждой детские души.
В возрасте 24 лет я чуть не покончил с собой. В то время я жил на Ибице, в очень красивой вилле на тихом побережье острова. Совсем рядом с виллой была скала. Охваченный депрессией, я подошел к краю скалы и посмотрел на море. Я пытался найти в себе смелость прыгнуть вниз. Я ее не нашел. Далее последовали еще три года в депрессии. Паника, отчаяние, ежедневная мучительная попытка пойти в ближайший магазин и не упасть при этом в обморок. Но я выжил. Мне уже давно за 40. Когда-то я был практически уверен, что не доживу до 30.
Дождливым пятничным вечером профессор Кембриджского университета Эндрю Мартин находит решение самой сложной в мире математической задачи. Оно способно изменить весь ход человеческой истории. Но профессор Мартин внезапно и бесследно исчезает. Когда спустя некоторое время его обнаруживают… шагающим по шоссе без какого-либо предмета одежды на теле, профессор Мартин ведет себя немного странно. Жене и сыну он кажется каким-то другим. Самому ему абсолютно все вокруг представляется нелепым, люди достойными жалости, человеческая жизнь лишенной смысла.
Том Хазард выглядит как обычный сорокалетний мужчина. Почти никто не знает, что на самом деле он живет уже пятое столетие. Том играл в одной труппе с Уильямом Шекспиром, ходил под парусами с капитаном Джеймсом Куком, водил компанию со Скоттом Фицджеральдом… Периодически меняя личности, Том может жить сколь угодно долго. Есть лишь одно условие – он не должен никого полюбить…
Жизнь 12-летнего школьника Барни Ива сложно назвать легкой. Год назад исчез без вести его отец, мама целыми днями пропадает на работе, в школе над ним постоянно издевается его одноклассник Гэвин Игл, а директриса мисс Хлыстер решила окончательно сжить его со свету. Как бы Барни хотелось забыть обо всем этом и пожить другой жизнью, где нет никаких проблем. Например, стать толстым, ленивым, избалованным котом. И однажды желание Барни внезапно исполняется.Иллюстрации Пита Уильямсона.
Вы держите в руках настоящую историю Отца Рождества. Возможно, вам он известен под другими именами – Дед Мороз, Санта-Клаус, Юль Томтен или Странный толстяк с белой бородой, который разговаривает с оленями и дарит подарки. Но так его звали не всегда. Когда-то в Финляндии жил мальчик по имени Николас. Хоть судьба обошлась с ним неласково, Николас всем сердцем верил в чудеса. И когда его отец пропал в экспедиции за Полярным кругом, мальчик не отчаялся и отправился его искать.Николас и вообразить не мог, что там, за завесой северного сияния, его ждёт встреча с эльфами, троллями, проказливыми пикси и волшебством.
Если бы наша жизнь сложилась по-другому, была бы она лучше? Мы не знаем. Но та, которая нам дана, – ценна сама по себе, об этом новый роман Мэтта Хейга. Между жизнью и смертью есть библиотека. В нее-то и попадает 35-летняя Нора, учительница музыки из Бедфорда, когда однажды ночью вся ее жизнь полетела под откос. Полки здесь тянутся бесконечно. Каждая книга дает шанс прожить свою собственную, но совсем другую жизнь. Принимать другие решения и, главное, не сожалеть о том, что когда-то не случилось. Оказывается, поступи Нора иначе в тот или иной момент жизни, она могла бы стать рок-звездой, олимпийской чемпионкой, ученым-гляциологом, женой и матерью, побывать в Австралии.