Семнадцать о Семнадцатом - [67]

– Жизнь себе спаси, а Россию не спасти уже, – шептал деловитый, как молитву, – жизнь себе спаси.

Прошелестели по краю аллеи до склепа и скрылись в темноте. Федор вернулся в каморку. Из угла на него глядел косой Иван:

– Что там?

– Собак погнал, разбурдюжились, – соврал могильщик и, улегшись на настил, сыграл спящего.

С тех пор кладбище начало оживать. Окрестные жители приносили к склепам еду; по ночам она исчезала. В лунную пору Федор проходил по аллеям с обходом, движимый любопытством, то тут, то там замечая человеческие силуэты. Иногда, редко, обезумевшие от холода бывшие солдаты выбегали, чтобы согреться, – их затаскивали обратно. Тех, двоих, видели однажды – кричавшего пристрелил деловитый друг, боявшийся быть выданным. После стрельбы на кладбище нагрянули красногвардейцы, проверяли склепы, но они были уже пусты.

И Братское снова заполонила тишина, как казалось, навсегда.

* * *

Лишь однажды она была нарушена. Кончились холода, распушилась и промокла почва. Вдоль аллей пробилась трава, задышала зелень, поменялся ветер. Тем утром Федор, не высыпающийся после ночных прогулок, прикорнул у камня на окраине. Он дремал без сновидений, пока не почувствовал на лбу прикосновение ледяной руки. Очнувшись, могильщик увидел бледную женщину в обносках, с грудой ветоши у груди. Толкнув сверток ему в руки, она потеряла сознание, упала навзничь. Федор дрожащими руками развернул пыльные тряпки, обнажив круглый синий комок, едва обтертый, в запекшейся крови. Среди неровных бугорков распахнулся черный провал, заблестели глаза, и истошно, что есть сил, закричала в глаза Федору новая жизнь.

Антон Секисов Север

У Маргелова темное и блестящее, как фольга, лицо, запрятанные глубоко глаза, круглая серебряная серьга в ухе. Волосы, рано начавшие седеть крупными далматинскими пятнами, острижены под машинку. Раньше, длинноволосый, Маргелов напоминал поизносившегося по морям пирата. Сейчас он напоминал пирата, давно сошедшего на берег и цивилизовавшегося здесь. Уже дожив до средних лет, он впервые вышел на постоянную работу. До этого получалось прожить случайными заработками.

Он работал системным администратором и посменно дежурил в офисе – как правило, с раннего утра, а днем уже был свободен. Так случилось и в этот раз. Рабочее время истекло, но Маргелов никогда не торопился – прежде чем уйти, внимательно дочитывал все недочитанные за день вкладки в браузере. Сегодня он изучил рынок развивающих ковриков. Маргелов выяснил, что такие коврики очень помогают, и в воспитании без них не обойтись. Больше всего ему рекомендовали коврики фирмы «Лукоморье», но оказалось, цены на них выше среднего. Затем Маргелов проверил, не создал ли лишних документов и папок, все удалил, вышел из всех аккаунтов в соцсетях, нажал на кнопку питания и, не сказав никому ни слова, направился к выходу.

Был солнечный день, и, проходя мимо бюста Кирова, спрятанного во дворах, Маргелов подумал о том, чтобы сесть возле него и выпить бутылку недорого светлого пива. Он иногда поступал таким образом, и всегда в одиночестве. Компании он не очень любил. Впрочем, ему и не предлагали ее составить – достаточно было бросить взгляд на его ломаный острый профиль, перекинуться парой фраз, и становилось понятно, что если хочешь с кем-то поболтать и расслабиться, то Маргелов будет последним человеком на Земле, к которому стоит идти за этим.

Маргелов постоял возле бюста пару-тройку секунд, раздумывая. Ему хотелось домой, но в то же время он чувствовал, как его, как облако пыли, обволокла лень и в ногах появилась легкая слабость. Нужно было посидеть немного в тени, перевести дух, но в расписании электричек надвигался полуторачасовой перерыв и Маргелов задался целью успеть до его начала.

В электричке кофейного цвета мальчик встал с ногами на сиденье и несколько раз прокричал нечленораздельное, что-то типа «ы-а». От этого странное ленивое чувство, посетившее Маргелова возле бюста, слегка усилилось. Что это было за чувство, Маргелов не мог понять, но, привалившись к окну, не отводя взгляда от залитых солнцем заводских руин, мелькавших по ходу поезда, он совсем разнежился. Кофейный мальчик что-то опять провыл, и, посмотрев на него, Маргелов подумал, что загар мальчика выглядел неестественно, в точности как из солярия. Хотя все-таки было трудно поверить, что его родители, бедно одетые, сгорбленные и утомленные, отводили его в солярий.

Маргелов смотрел на них, на мальчика, что-то притягивало его в этих лицах, а потом внезапно наскучило и он отвернулся к окну, но теперь и там продолжал видеть их отражения. Когда он на пару секунд прикрыл глаза и открыл опять, никого на их месте уже не было.

Выйдя из вагона последним, Маргелов немного постоял, любуясь видами. Солнце плыло через разорванные темно-серые облака, и купола за известковой монастырской стеной то сияли ослепительно, то переставали сиять, внезапно, как будто включаясь и выключаясь, а вот серая дуга трассы над соснами никогда не менялась в зависимости от освещения.

По дороге Маргелов зашел в магазин возле дома. Жена должна была вернуться с работы поздно и попросила взять несколько банок морковно-яблочного сока, гречневых хлопьев и джема. Маргелов решил, что заодно все же возьмет и бутылку холодного пива и выпьет ее до того, как начнется закат. Почему-то очень хотелось пива в этот солнечный, хотя и нетеплый день. И только одну бутылку.