Семнадцать мгновений летнего дня - [14]

Как же всё получалось запутанно и непросто!

Лиза долго-долго молчала, то печатая, то нет, и я представил, как она там, у себя раздумывает над каждой буквой. Наконец, сообщение пришло, потрясающее в своей лаконичности:

– Ага.

– Угу, – передразнил я. – А что, ты против?

– Нет конечно! – жарко возразила Лиза, от избытка чувств ставя четыре восклицательных знака. Потом снова замолчала.

Хлопнула дверь в ванной, и по коридору прошёл дед. Я пообещал Лизе вернуться через пять минут, прикрыл ноут и на цыпочках прокрался под душ, а когда вернулся на диван, меня поджидал удивительный вопрос:

– Как ты думаешь, Шумахер не обиделся за футболку?

И больше ни слова. Я-то ожидал пять-десять сообщений, а тут…

– Если бы он был по-настоящему против, он бы сдёрнул с тебя футболку и дело с концом, – объяснил я. – Всё ок, что ты переживаешь?

– Не знаю. Просто вдруг я наглею или… Ну, вдруг он обиделся, но виду не показал?

– Расслабься, – посоветовал я. – Раз взяла и он не отобрал, значит, всё путём. Зачем она тебе вообще понадобилась?

Снова последовала долгая пауза. Потом пришёл смущённо-растерянный смайлик и сообщение:

– Она пахнет классно.

И это футболка Шумахера, от которого за версту несёт бензином и машинным маслом. Конечно, что москвичу запах бензина, но всё-таки…

– Ты псих, Лизка.

– Я знаю, – мне почудился там, за экраном, согласный вздох. – Я не знаю, что на меня нашло. Ну ты же знаешь, я…

«Знаю»-«не знаю»-«знаешь»-«не знаешь»… Я окончательно запутался в хитросплетениях этого сложного внутреннего мира у девушек.

– Почему ты Львом назвалась?

– А ты знаешь другие имена на Л?

– Лизавета.

Настала очередь Лизы отвечать смайликом, не вдаваясь в подробности.

– Я серьёзно, – не отступался я. – Почему ты мальчиком притворилась?

– А чего ему с девчонкой дружить?

От такой детсадовской логики я сдавленно, уткнувшись лицом в подушку, расхохотался и продолжать разговор не смог. Впрочем, Лиза сама поспешно свернула тему и больше к ней не возвращалась.

Мы распрощались где-то в первом часу. Выключив ноутбук и мысленно прикинув планы на завтра, я положил нож под подушку и накрылся пледом, рассматривая корешки книг и загадочно поблёскивающие стёкла книжных полок, занимающих всю противоположную стену. Снова накатило это замечательное ощущение, что я дома и никуда не надо идти – и все мысли плотно увязли в подступающих сновидениях.

Мне снился город – чужой, восточный, жаркий. С голубой мозаикой на странных зданиях, бесконечным песком, бронзово-загорелыми людьми совсем неевропейского вида, одетыми в просторные рубахи, штаны и смешные шапочки. Галдёж незнакомого языка, горячий пыльный воздух, мулы… И неожиданные, чужие здесь, парни – наши . Загорелые – дочерна, в добела выцветшей форме.

А над городом висела пыль, мельчайшая, неуловимая, проникающая повсюду. Это пыльное облако закрывало город от солнца, как покрывают лицо местные молчаливые женщины-тени, висело в воздухе дрожащим маревом, и я понял, что ужасно хочу пить.

От этой мысли почему-то проснулся, долго вертелся и, наконец, прокравшись на кухню, напился из-под крана. Такой вкусной вода раньше казалась только после целого дня футбола.

Больше меня сны этой ночью не посещали.

Глава 6. Быт и поиски подмосковного города

Если в чём-то везёт – жди скоро неудачи, мелкой, досадной, не смертельной. Араб во вторник так и не вернулся, а на мобильный не ответил. Какое-то время мы, не отчаиваясь, бродили неподалёку от его мастерской в надежде, что он просто задерживается, но через час блужданий пришлось признать, что мы вряд ли дождёмся.

Спасаясь от жарких солнечных лучей, втроём с Лизой и Саней мы завернули в кафе-мороженое в парке, и Шумахер долго смеялся над «Лёвой», бодро уминающим (уминающей?) двойной пломбир с шоколадным соусом.

– Я так горло лечу, – хрипло отозвалась Лизка. Я хмыкнул: ну конечно, лечит она. Скорее уж наоборот… Впрочем, я с ситуацией к этому моменту уже смирился, а Саня, знать ничего не зная, просто вовсю наслаждался происходящим, когда рядом ажно целых два «друга Холина». Голова шла кругом и у него, и у меня, и у всех случайно проходящих мимо. Одна невозмутимая Лизка трогательно пыталась задирать Шумахера и с полной отдачей играла роль моего братца.

Несколько дней мы бездельничали, как и положено на летних каникулах. Гоняли в футбол, бродили по городу, один раз выбрались в лес полазить по оврагам в поисках ягод… Дней мы не считали – к чему какой-то счёт, когда до начала учёбы долгих два с лишним месяца?

Шумахер крепко сдружился с «Лёвой», пробуя свои силы в таком тонком искусстве, как наставничество. Юный Лёва слушал, открыв рот, охотно учился, курьёзно «прокалывался» и всеми силами держался за свою простуду. Рано или поздно это должно было закончиться, но ни я, ни Лиза не хотели об этом думать, да и поздно уже было хвататься за голову и что-то менять. «Будь что будет» – решили мы и по обоюдному согласию больше не возвращались к этой теме…

Иногда солнечный жар или, наоборот, проливной ливень, в то лето сменяющие друг друга то и дело, заставляли нас разбредаться по домам посреди дня, но даже и тогда мы не скучали. Бабуля, застав однажды нас с Лизой у меня в комнате – слава Богу, Лизка уже переоделась в «девчачье», как чувствовала, – ничем не выразила своего удивления от появления у меня «сестрёнки», только вздохнула тяжко, уточнила, в каком классе Лиза учиться будет, пробормотала «Гальцева Лизавета, значит…» и угостила сырниками так, как могут угощать только бабушки: от стола мы отползали с протяжными стонами, чувствуя себя двумя выброшенными на берег китами.