Семнадцать мгновений летнего дня - [11]

– Холин… ты чего, в натуре заболел? – с беспокойством спросил он, когда Лиза наконец встала, потёрла колено и так и остался стоять, не зная, куда деть взгляд от смущения. Парень всё-таки оказался в момент падения слишком близко – да что там «близко», он вплотную на неё рухнул, чувствительно попав по спине. От него пахло разогретым на солнце асфальтом и бензином, но почему-то резкий запах не казался противным. Наоборот, навевал тёплые воспоминания о летней Москве.

Стараясь оттянуть момент объяснений, Лиза вытащила носовой платок и громко, с чувством высморкалась. Потом долго комкала платок в руке и, наконец, осмелилась поднять взгляд на парня.

– Так всё-таки болеешь, – вывел тот. – Что у вас, пациент? Жар? Галлюцинации? Сколько пальчиков видите? – и показал один, оттопыренный – средний.

– Эй, у вас там всё в порядке? – мимо них пронёсся лихой Араб, в прыжке развернулся, и уже медленней проехал в обратную сторону.

Лиза растерялась и ляпнула хрипло первое, что пришло на ум:

– Отвянь, Шумахер.

Тот облегчённо рассмеялся:

– Во, Холин очнулся! Какой слон тебя покусал? Ты усох, как мумия!

Полностью удовлетворённый увиденным и услышанным, Араб вновь умчался.

Лиза помотала головой, радуясь, что в сумраке не видно, как заливает щёки краска.

– Я… пойду уже. Что-то мне хреново, да… – и почти бегом рванула прочь.

Шумахер нагнал её спустя пару мгновений, стоило ей ступить на дорожку, и схватил за руку. Лиза вздрогнула от прикосновения горячих пальцев и затормозила.

– Ты больной! – выдохнул Саня. – Ты… – и тут осёкся, вглядываясь в лицо окончательно растерявшейся Лизы. – Холин?

– Я… п-пойду, – запинаясь, пробормотала она, с перепуга потеряв остатки голоса, кое-как отцепила пальцы Сани и снова рванула прочь. – Отстань, Шумахер, ради Бога, отстань!

На сей раз совершенно растерявшийся Шумахер остался стоять на дорожке и смотреть «другу Холину» вслед, не понимая ровным счётом ничего, но на вопрос Араба отмахнулся, что всё в порядке. Лиза же свернула на первую попавшуюся аллею и побежала со всех ног, хлюпая носом и пытаясь сдержать испуганный детский рёв. Когда перед глазами снова вставало лицо Шумахера, нависающего над ней и радостного, как громадный щенок, внутри что-то замирало – и было это так странно, что плакать хотелось ещё горше.

Вот такая история.

Глава 5. Брат Лев

Новая неделя и новые приключения начались с настырного телефонного звонка и бабушкиного: «Михаил, возьми свою трубку, а я пошла!» – после чего я, вдавив зелёную клавишу, донёс мобильник до уха и сонно спросил, с трудом ворочая языком:

– Лизка, ты?

– К-какая Лиза? – удивлённо спросила моя девушка, и я даже сквозь остатки сновидений понял, что сейчас что-то будет.

– Сестра… – я зевнул так, что под ухом что-то хрустнуло. – Двоюродная… Прости, Дась. Я сплю ещё. Одну секунду, я…

Что она мне говорила, я потом восстановить в памяти не сумел – вероятно, заснув на середине фразы. До того Лизин рассказ закончился в четвёртом часу ночи, а то и позже, поэтому в восемь утра я ещё совершенно не соображал, а когда дед растолкал меня ближе к двенадцати, об объяснении с Дасей речи уже не шло, так как на повестке дня стояло совершенно иное: Саня, Лизка, Араб…

В полдень я нашёл Шумахера на мосту – мой друг сидел на перилах и раскачивал ногой. В ответ на моё «Привет!» Саня обернулся и долго-долго разглядывал нас с Лизой, равно сонных и встопорщенных.

– Холин?

– Сань, знакомься, это Ль… – возникла некоторая пауза. Саня рассматривал Лизу, Лиза, красная и испуганная, простуженно шмыгала носом и сверлила взглядом асфальт, чувствительно отдавливая пяткой мою ногу. Лизка снова оделась мной, и назвать её по имени у меня никак не поворачивался язык.

Мгновение пятое

Я снова открыл было рот, чтобы её представить, но тут она буркнула хриплым голосом, не поднимая взгляда:

– Л-лев.

Я запнулся, но тут же сориентировался:

– Да, Лев, – я прочистил горло, – мой брат. Двоюродный. Младший.

А что ещё тут можно было бы сказать?

– Близнец? – глупо спросил Саня, но спохватился и первым расхохотался. – Холин, ёлы-палы, ну ты даёшь!

– Это всё… он, – я кивнул на Лизку, и та неуверенно улыбнулась, по-прежнему стараясь не смотреть лишний раз в глаза Шумахеру.

Стоит признать, что эта ситуация отдавала абсурдом.

– Тоже Холин?

– Гальцев, – простуженно ответила Лиза и закашляла.

Вот так Лиза стала моим братом, Львом Гальцевым, «сыном сестры моего отца». Происходящее настолько выбило Шумахера из колеи, что он никаких несоответствий не замечал и не мог заметить, озадаченно переводя взгляд с меня на Лизу и обратно. Я тоже косился на девочку, а та упрямо разглядывала перила моста, и зачем ей весь этот маскарад стал нужен – мне было совершенно неясно. Если я правильно понял её вчерашний рассказ, то… впрочем, кто я был такой, чтобы давать ей советы, как правильно поступать?

Мы устроились втроём на берегу реки, и напряжение, натянувшееся между нами, растаяло под жаркими солнечными лучами, а потом и вовсе испарились. Лиза помалкивала, я неохотно отвечал на расспросы Шумахера, и над нами царила ленивая идиллия. По небу столь же лениво переползали от края к краю облака – далёкие, кучевые, изменчивые. Пахло мокрым речным песком, от Шумахера как всегда несло бензином, над ухом жужжал шмель, а ниже по течению визжали младшеклашки, начавшие купаться ещё, небось, в конце мая – но от их воплей, увы, вода теплее не становилась.