Семисвечник - [24]

Все это – лишь до определенной поры.

Сару Абелесову я знал со школы: черноволосая и черноглазая красавица выступала за спортивный клуб в соревнованиях по прыжкам в воду и плаванию на спине. Когда мне было пятнадцать, а ей семнадцать, она стала мне нравиться больше чем остальные красавицы в К., но она встречалась с Лео Фельдом, рекордсменом округа на стометровке кролем; джаз ее не интересовал.

Итак, в 1939 году мне было пятнадцать лет.

Среди самых заметных изменений, которые этот год принес с собой в местечко К., одно из главных – метаморфоза, произошедшая с паном Гусой. Под его большим носом, на пустом буквально месте, вдруг выросли черные усики, очень похожие на усики вождя и имперского канцлера, а этот вождь стал вождем и пана Гусы. Кудлатые вихры пали жертвой машинки парикмахера, и остался от них только прусский ежик; вокруг услужливых глазок заведующего торговлей морщинки сложились в строгое, воинственное выражение; полусогнутая спина выпрямилась, а голос начал звучать неприятно резко и грубо. Изменилась также орфография его фамилии: над «и» появились две точки, и конечное «о», с нарушением лингвистических законов, теперь связалось с умляутом. Короче, пан Гуса стал Herr Hьsse, из заведующего магазином – его хозяином, а приятель продавцов и приказчиков теперь был приятелем пана регирунгскомиссара Хорста Германна Кюля, пана Гюнеке и пана управляющего Тшермака, о котором речь впереди.

Все эти изменения отказался признать Руда Гуса, мой приятель-одноклассник. В документах, конечно, его национальность изменили на немецкую, но свои школьные тетради он упрямо подписывал именем своих предков и в конце концов на уроках немецкого отказался говорить по-немецки. Естественно, он считался еще несовершеннолетним, и как такового его против воли отправили в имперско-немецкую гимназию в Б., где он при изучении идеологии вроде бы допустил оскорбление имперского маршала. Его отправили на перевоспитание в Мюнхен, а потом с педагогическими целями он был доверен имперской военной машине, которая, без сомнения, с ним справилась. Но как именно, не знаю. В К. Руда не вернулся: в военное время людские судьбы складываются удивительнейшим образом.

Из-за Руды старая пани Риттенбахова оказалась в домашнем заключении. Когда рассерженный герр Гюссе отослал своего непутевого сына в Мюнхен, она позволила себе в молочной лавке высказывание:

– Этот наш немец софсем не есть немец, der ist für mich ein ganz gemeiner Nazi![23]

Пани Риттенбахова умела говорить только трубным голосом, и эти слова быстро донеслись до имперских кругов местечка К. После этого покупки стала совершать служанка-чешка: владелец магазина мог себе позволить двух служанок, и старая пани Риттенбахова выполняла только домашнюю работу.

Весной сорокового года к ее обязанностям в доме вновь добавилась работа няньки: вождь в те времена призвал к увеличению прироста мужчин, и партайгеноссе Гюссе, следуя этому призыву, через много лет после первого отпрыска соорудил вместе с супругой второго и дал ему имперско-немецкое имя Хорст – в честь кума, которым оказался сам регирунгскомиссар Кюль.

В это же время и Сара Абелесова… Но с этого момента, пожалуй, и начинается легенда, миф. И здесь я отойду от объективного перечня событий и начну с другого конца.

Нужно сказать еще пару слов о Тильде Гюссовой, урожденной Шредер. Трудно сказать, действительно ли она была в своем роде femme fatale[24]и не стояла ли именно она за внезапным онемечением своего мужа. Я, естественно, не знаю начала их супружеских отношений, но брак они оформили в 1920 году – то есть за четыре года до моего рождения. В моих воспоминаниях Тильда навсегда осталась высокой блондинкой, отталкивающе громогласной, что так свойственно немцам. Пани Риттенбахова тоже говорила очень громко, но то был голос старой Мамаши Кураж. Голос же Тильды Шредеровой – высокомерный пронзительный голос откормленной и не отягощенной никакими проблемами немецкой бабы. Она всегда лишь приказывала пяти или шести немецким девицам, которые входили в местечковую ячейку Союза немецкой молодежи. Фрау Тильда была не просто leiterin, или даже fuhrerin[25]этой ячейки, но душой всего немецкого землячества в К. Сначала оно было не очень большим, ибо о своей принадлежности к немцам заявили только восемь семей; но с началом войны оно значительно расширилось, поскольку в местечке расквартировали пехотный полк дивизии СС «Герман Геринг», а за ним, как мухи на мед, потянулся караван немецких семейств, которые занимали лучшие еврейские квартиры и самые доходные чешские синекуры.

Но прежде Тильда такой вроде бы не была. Когда-то давно, говорят, она была краснолицей немецкой mädel,[26] довольно робкой и хорошо воспитанной; после брака с чехом начала ревностно учить родной язык мужа.

Мне, однако, не приходилось слышать чешский из ее уст. Да и она вроде бы забросила его после 1933 года, когда на краснолицых, краснеющих mädel начал эротически и идеологически действовать вождь. И она если что-то выучила из языка западных славян, то скрыла в глубине своей холодной судетской души и никогда в этом не признавалась.