Семиречинская академия: наследство бабки Авдотьи - [6]

– А гасят враги шилом да мылом в человеке огонь Семаргла, чтобы никогда народ не стал хозяином своей земли, чтобы жилось на земле хорошо только змеям да свистунам, завистникам да губителям, которые наползли нечистью со всех концов. Сохрани нас Сварог в годину темную! – помолился старик, сложив перед собой руки.

Идти стало тесно. Те, что спереди теперь тоже старались попасть в зону слышимости, сбившись плотнее. И подтянулись задние. Изможденные лица словно бы просыпались – кто-то чувствовал обиду, кто-то боль, кто-то интерес, а кто-то страх, поминутно оглядываясь, чтобы не прозевать всадника с плетью и мечом. Веревки уже не жали, пленники приободрились, выпрямились, подгоняя друг друга добрым словом. А стража словно не замечала, что вокруг стариков и балагура собрались толпою, растянувшись поперек дороги на восемь человек.

– Дык, про то и талдычим, все мы внуки Рода небесного, нам ли искать спасителей? – вопросил высокий старик, воздев руки. Пальцы у него оказались на удивление длинные и не мозолистые. Кирилл невольно сравнил его ладони со своими. Он уже не сомневался, что рядом идут волхвы, которые могли заставить слушать себя даже взглядом. Последние слова старик сказал слишком громко, чтобы его услышали дальние, привлекши внимание охраны. Один из всадников что-то сказал другому и тот послал коня в галоп, догоняя старика, с силой размахнулся и на скаку ударил по голове дубинкой плетки, а после выкрикнул что-то, заставляя людей снова образовать строй.

Люди выстроились и пошли чуть быстрее, вытаскивая ноги из грязи, не глядя друг на друга. Старик охнул и схватился за веревку богатыря рядом, чтобы не упасть. Богатырь, с ненавистью взглянув на угнетателей, подхватил старика и понес на себе.

Кирилл только сейчас заметил, что вся спина старика была изрезана ударами. Кровавая рубаха прилипла к телу и закоростела.

Какое-то время шли молча, дожидаясь, когда всадники поотстанут или уйдут вперед. Но те не торопились, вызывающе посматривая на связанных людей свысока. Минут через двадцать их позвали. На другом конце образовалась пробка больше той, которую только что разогнали.

Наконец, старик застонал и глубоко вздохнул, откашливаясь и сплюнув кровавой слюной, и пошел сам, опираясь на руку рядом идущего богатыря. Тот не отпускал его, обхватив рукой со спины.

– Это наши гады безродные! – зло скрипнул зубами человек впереди. – Ишь, выслуживаются! Маши плеткой, и не надо шибко умным становиться! Показал волхва нашего, и вот уже барин или помещик. Землю им за это дают. А обезглавленных до нитки обирают да в крепостные загоняют и дань накладывают. А кто оружие поднять может, убивают, не милуя. Одни вдовы да сироты на Руси-матушке остались.

Ему не ответили, и молчание продолжалось еще долго.

– До Итили доведут, дальше на корабле повезут, оттуда уже не вернуться, – наконец, тяжело бросил кто-то.

– Надо по-новому, Волгой нынче Итиль кличут, – подал старик голос. – Недалеко до нее осталось, но и не близко.

Услышав голос старика, люди вздохнули с облегчением, снова сплотившись рядами поближе, будто хотели его защитить.

Воспользовавшись минутой, Кирилл всеми силами пытался понять, как он здесь оказался и что его ждет. Неминучая судьба, которая ясно вырисовалась из всего того, что он знал, заставляла сердце сжиматься от ужаса. И все, что он знал и к чему относился с легкостью за давностью лет, вдруг выдавило ту беспечную реальность, которая когда-то казалась ему незыблемой.

Над рядами пронесся звук рога. То, что это сигнал, Кирилл понял сразу же, как только на звук повернулись все головы. Люди остановились, дожидаясь команды. Проскакал отряд, сгоняя пленников на обочину.

Рассаживались на пожухлой траве.

Охранники тоже спешились, разожгли костер, отваривая солонину, пустив коней пастись. Один из них принес ведро с размоченным ржаным хлебом и мукой, черпая кружкой и подавая по очереди, заодно проверяя крепость веревки на руках и кому-то затягивая ее туже. Люди жадно выпивали мешанку, завистливо глядя на тех, которым еще предстояло попить и одновременно поесть. Удивляясь сам себе, Кирилл принял кружку и с жадностью выпил воду, внезапно ощутив голод, от которого свело живот. Мешанка была пустая, клейкая и противная на вкус, но он заставил себя выпить кружку до конца. Он не сомневался, что однажды вырвется на волю, а для этого ему предстояло выжить.

Как только охранники отошли, замешивая новое пойло и разливая дальше, те, которые были во время хода далеко, придвинулись. Теперь балагура и стариков окружили плотным кольцом.

Наверное, так было теплее.

– Ты там что-то про Иисуса сказывал… – напомнили ему.

– Се есть Спаситель, который начал сеять семя человеческое, называя его «Духом Святым». А сеяние – «крещение огнем»! – отмахнулся он, упав на траву.

Глаза у него были светлые, голубые, в них отразилось серое небо в разрывах. Ветер сделал свое дело, образовав в сплошной нависающей массе промозглой хляби просветы.

– Так это ж черт! – приникнув ухом, изумился народ, до которого крамола доходила через посредников.

Грязные, оборванные, изможденные, промокшие насквозь люди передавали друг другу теплые вещи и, наверное, искали утешения, и давали его сами, стараясь не показывать упадок духа и сил.