Семи смертям не бывать - [42]

«Вы дали слово никого не карать за участие в восстании, а сами расстреляли семнадцать человек! — говорили ему. — Где гарантия, что завтра мы не услышим о новых жертвах?» — «Но ведь их бы и пальцем не тронули, если б они не попытались бежать. Нельзя этого забывать, товарищи! Не виноват Чирков! Каждый из вас на его месте вынужден был бы поступить так же», — защищался Семенов. «Пойди теперь докажи, что не виноват, когда все только и говорят, что Чирков саблями порубил арестованных». — «Кто это говорит — повстанцы, бандиты?» — «Да хоть бы и повстанцы. Ты смотри в корень, Семенов. Некогда теперь дискуссии разводить. Мы тут разговариваем, а там сабли точат…»

Три дня заседал ревком. Много было высказано резких слов, угроз и проклятий. «Пусть одна голова погибнет, хоть и лучшая, чем сотни, а то и тысячи в братоубийственной войне», — говорили враги, пробравшиеся в ревком. Они не жалели слов, чтобы добиться своего, пускались на всякого рода хитрости, взывали к революционной совести и сознательности. Их фальшивые доводы начинали казаться кое-кому убедительными. Только что утихомирившийся район, казалось, снова может вспыхнуть пожаром гражданской войны. Этой угрозой шантажировали, и наименее стойкие начинали поддаваться.

«Мы не мещане, а революционеры, — рассуждали они. — Мы должны исходить из расчета. Что выгоднее для революции? Пожертвовать одной головой и добиться мира с повстанцами, возвратить их в общую советскую семью или же спасти эту голову, но потерять сотни других?» — «Мы воюем с врагами, а не со своими!»— возражал Семенов. «Ну да, с врагами, — отвечали ему. — Но иногда, чтобы победить врага, нужно пожертвовать своим».

Пока ревком заседал, контрреволюционная пропаганда все шире распространялась среди башкир. Слухи, один фантастичнее другого, ползли по деревням. «Все башкирские земли будут отобраны и переданы русским, башкир выселят из Башкирии в Туркестан». Кто-то усердно распространял эту ложь.

Ревком, занятый спорами, никак не боролся с провокационными слухами. Не была противопоставлена этой лжи встречная волна разъяснений и агитации. Повстанцы все громче и громче начинали бряцать оружием.

— Медлить нельзя, — говорил комбригу Сагитов. — Видишь, что происходит? Надо принимать решение.

Говоря это, Сагитов охотно соглашался, что Чирков не виновен и поступил так, как должно.

— Бывают моменты в революции, когда требуются жертвы для пользы самой же революции, — ораторствовал он.

Сагитов хорошо знал, что эта аргументация лишь затрудняет принятие решения. Как отправить на смерть товарища, если знаешь, что он не виновен! И все-таки слабые поддавались уговорам Сагитова. В ревкоме продолжались споры. А это и было на руку валидовцам.

Вести, одна тревожнее другой, приходили из дальних и ближних деревень. И каждая из них усиливала тревогу, расшатывала уверенность Семенова.

«Того и гляди, все усилия последних месяцев пойдут прахом. Снова война, снова кровь. Что же делать? Как избежать кровопролития? Неужели пойти на сделку с совестью, отдать Чиркова? Неужели прав Сагитов и этого требуют интересы революции? Но разве можно верить в искренность Сагитова?»

И еще: что скажут товарищи из обкома партии в Стерлитамаке, если он, Семенов, заслуженный комбриг, не справится с порученным ему делом и снова вспыхнет мятеж?

Семенов не был трусом, водил свою бригаду в лихие атаки, не боялся смерти. Но подвигами своими он любил прихвастнуть. Резкий, а часто и грубый с подчиненными, он рисовался своей удалью и считал, что за заслуги ему должны прощать все. В штаб и в обком он писал обширные докладные о своих успехах и без должной скромности приписывал главную роль в победах бригады себе. Он надеялся, что эти докладные будут способствовать продвижению по службе.

Отсутствие скромности часто толкало его на необдуманные поступки. Вот и сейчас — вместо того чтобы посоветоваться с товарищами из Стерлитамака, Семенов решил «не выносить сор из избы».

Чем больше накалялись страсти в Темясово, тем мрачнее становился комбриг. Один неосторожный шаг — и опять мятеж, польется кровь, погибнет его репутация удачливого командира.

«Нет, надо взять себя в руки, надо действовать», — внушает себе Семенов. Перед его глазами стоит кряжистая фигура властолюбивого и речистого Сагитова. Этот примазавшийся националист знает, чего хочет. Окажись он прав сейчас в деле с Чирковым, того и гляди, еще придется Семенову где-нибудь ходить под его началом.

Эти мысли и сомнения целиком захватывают комбрига. Он уже не в состоянии трезво оценить обстановку.

Бессонной ночью Семенов вспоминает недавние споры по поводу Брестского мира. Эсеры упрекали его, что, выступая за мир с немцами, он невольно протягивает руку тем, кто хочет погубить революцию. А партия тогда сознательно шла на жертвы, покупая передышку, спасая тяжелой ценой революцию. Не всегда победишь наскоком. Тактика должна быть гибкой.

Из этих правильных мыслей рождается неожиданный вывод, успокаивающий бунтующую совесть комбрига. Он ищет и находит в них оправдание для своего созревающего уже решения. «Нет, правы ревкомовцы: приходится лавировать и идти на жертвы, — решает он. — Не сегодня-завтра начнется заваруха, и тогда, наверное, не только Чиркову не сносить головы, но заодно и всем нам. Можно ли допустить до этого? И так слишком много времени потеряно. Чирков сознательный коммунист, проверенный товарищ. Он поймет.