Семейство Холмских (Часть шестая) - [51]

Шрифт
Интервал

. И какъ-бы, кажется, не подумать Г. Г. Репетиловымъ и Подляковымъ, что и имъ должно предстать на эту перекличку? Въ утѣшеніе и подкрѣпленіе невинно-пострадавшихъ, повторимъ, въ плохой прозѣ, тѣ мысли, которыя Державинъ выразилъ въ прелестныхъ стихахъ: "Ежели злодѣи торжествуютъ, и, какъ кажется, благоденствуютъ въ здѣшнемъ мірѣ, то это самое и есть ясное, убѣдительное доказательство будущей жизни и безсмертія души".... Распространяться далѣе о такой непреложной и весьма понятной истинѣ было-бы безполезно.

Теперь дошла очередь до Его Высокопревосходительства, вельможи, который обходился такъ вѣжливо съ своими подкомандуемыми, и съ такою пріятностью и ловкостью изволилъ пускать табачный дымъ, прямо въ носъ дамамъ, на праздникѣ Сундукова. Память Его Высокопревосходительства часъ отъ часу болѣе ослабѣвала. Кончилось тѣмъ, что безъ напамятованія Правителя Канцеляріи, Секретарей, Чиновниковъ по особымъ порученіямъ и камердинера его, рѣшительно ничего не дѣлалось. Послѣ того, со всею достовѣрностію предсказать было можно, что здоровье его разстроится, и что онъ будетъ убѣдительнѣйше просить и настаивать объ увольненіи. И дѣйствительно: Его Высокопревосходительство заблаговременно принялъ свои мѣры: началъ всѣмъ говорить, что чувствуетъ себя весьма не хорошо; что отъ сидячей жизни бьетъ его безпрестанно въ голову, и что хотя онъ безъ лести преданъ и посвятилъ себя общему благу, но надобно-же когда нибудь отдохнуть и пожить для себя. Всѣ, кому онъ по пріязни сообщалъ о желаніи своемъ оставить службу, старались прямо отъ души отклонять и уговаривать его, a Тимоѳей Игнатьевичъ Сундуковъ, человѣкъ, также безъ лести, всѣмъ сердцемъ преданный Его Высокопревосходительству, осмѣлился доложить, въ полнотѣ чувствъ своихъ, даже и то, что Его Высокопревосходительство беретъ на себя тяжкій грѣхъ, намѣреваясь оставить благодѣтельствованный имъ край. Однакожъ Тимоѳей Игнатьевичъ, прежде нежели предался этому сердечному изліянію, имѣлъ предосторожность предварительно испросить прощеніе, что осмѣливается говорить столь чистосердечно. Вельможа пожалъ съ чувствомъ руку Сундукова, но продолжалъ утверждать, что ему надобно непремѣнно отдохнуть, и что онъ будетъ почитать себя совершенно счастливымъ, получивъ увольненіе. Вмѣстѣ съ тѣмъ распространился онъ о пріятностяхъ частной, спокойной жизни, о свѣжести деревенскаго воздуха, о намѣреніи посвятить жизнь свою для благоденствія своихъ крестьянъ, и проч.-- Сундуковъ, съ компаніею, тяжело вздыхалъ, и со слезами на глазахъ внималъ краснорѣчію Его Высокопревосходительства.

Вскорѣ Его Высокопревосходительство содѣлался совершенно счастливъ: желаніе его исполнилось -- онъ былъ уволенъ. Надѣвъ фракъ, и снявъ съ себя всѣ ордена, говорилъ онъ, съ непритворнымъ восторгомъ, что теперь только началъ онъ дышать, и почувствовалъ всю цѣну свободной, независимой жизни. Нѣсколько дней сряду, гостиная его была наполнена людьми, приверженными къ нему, умѣющими быть благодарными и чувствовать оказанныя имъ благодѣянія; но число ихъ однакожъ постепенно уменшалось. Пріѣхалъ преемникъ его -- и всѣ благодарные, одолженные, облагодѣтельствованные люди спѣшили посвятить новому гостю свою преданность и благонамѣренность, a нѣкоторые изъ самыхъ приверженныхъ, въ томъ числѣ и Тимоѳей Игнатьевичъ Сундуковъ, даже поставили себѣ долгомъ открыть новому начальнику злоупотребленія своего благотворителя. Однакожъ, оставалось еще нѣсколько дальновидныхъ и разсчетливыхъ людей, которые, во время пребыванія Его Высокопревосходительства въ С. Петербургѣ, и потомъ, какъ обыкновенно водится, во время путешествія его въ чужіе края, хотя не прославляли гласно великихъ его добродѣтелей, но, по крайней мѣрѣ, не ругали его. Когда-же Его Высокопревосходительство изволилъ возвратиться ни съ чѣмъ къ своимъ Пенатамъ, и поселился на всегдашнее житье въ деревнѣ, то и сіи дальновидные люди, удостовѣрясь, что все на вѣкъ кончилось для Его Высокопревосходительства, присоединились къ прочимъ, стали вездѣ ругать его.

Теперь его Высокопревосходительство изволитъ наслаждаться въ полной мѣръ частною, спокойною жизнью потому, что рѣшительно никто къ нему не ѣздитъ, и не нарушаетъ его мирнаго уединенія. Онъ дышитъ свѣжимъ воздухомъ, во всемъ y него изобиліе, денегъ такая куча, что онъ не знаетъ куда ихъ дѣвать. Но за всѣмъ этимъ, здоровье его не поправляется, отъ того, какъ утверждаютъ, что моральный недугъ, называемый: безпокойство совѣсти, усиливается въ уединеніи, и обращается въ хроническую, неизлечимую болѣзнь.


"The present joys of life we double taste,

"By looking back with pleasure on the past.


(Мы наслаждаемся вдвойнѣ настоящими радостями въ жизни, обращаясь назадъ, и вспоминая съ удовольствіемъ прошедшее) сказалъ Аддисонъ. A Его Высокопревосходительству не очень радостно обернуться назадъ, и вспомнить минувшую жизнь свою!

Мы оставили въ заключеніе, или, какъ говорятъ Французы, poure la bonne bouche, милое, доброе, почтенное, и, слѣдовательно, счастливое семейство Пронскихъ. Въ то время, когда мы оканчиваемъ наше повѣствованіе, Софья, къ совершенной радости мужа, родила уже трехъ сыновей. "Одинъ сынъ не сынъ, два сына полъ-сына, три сына сынъ!" -- восклицалъ Пронскій. "Ты, милая Соничка, сдѣлала меня отцомъ полнаго сына. Наши предки говаривали:


Еще от автора Дмитрий Никитич Бегичев
Семейство Холмских

Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян.


Семейство Холмских. Часть 5

«На другой день после пріезда въ Москву, Свіяжская позвала Софью къ себе въ комнату. „Мы сегодня, после обеда, едемъ съ тобою въ Пріютово,“ – сказала она – „только, я должна предупредить тебя, другъ мой – совсемъ не на-радость. Аглаевъ былъ здесь для полученія наследства, после yмершаго своего дяди, и – все, что ему досталось, проиграль и промоталъ, попалъ въ шайку развратныхъ игроковъ, и вместь съ ними высланъ изъ Москвы. Все это знала я еще въ Петербурге; но, по просьбе Дарьи Петровны, скрывала отъ тебя и отъ жениха твоего, чтобы не разстроить васъ обоихъ преждевременною горестью.“…»Произведение дается в дореформенном алфавите.


Семейство Холмских (Часть третья)

Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян.


Рекомендуем почитать
Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть

 Эта книга является 2-й частью романа "Нити судеб человеческих". В ней описываются события, охватывающие годы с конца сороковых до конца шестидесятых. За это время в стране произошли большие изменения, но надежды людей на достойное существование не осуществились в должной степени. Необычные повороты в судьбах героев романа, побеждающих силой дружбы и любви смерть и неволю, переплетаются с загадочными мистическими явлениями.


Рельсы жизни моей. Книга 2. Курский край

Во второй книге дилогии «Рельсы жизни моей» Виталий Hиколаевич Фёдоров продолжает рассказывать нам историю своей жизни, начиная с 1969 года. Когда-то он был босоногим мальчишкой, который рос в глухом удмуртском селе. А теперь, пройдя суровую школу возмужания, стал главой семьи, любящим супругом и отцом, несущим на своих плечах ответственность за близких людей.Железная дорога, ставшая неотъемлемой частью его жизни, преподнесёт ещё немало плохих и хороших сюрпризов, не раз заставит огорчаться, удивляться или веселиться.


Миссис Шекспир. Полное собрание сочинений

Герой этой книги — Вильям Шекспир, увиденный глазами его жены, женщины простой, строптивой, но так и не укрощенной, щедро наделенной природным умом, здравым смыслом и чувством юмора. Перед нами как бы ее дневник, в котором прославленный поэт и драматург теряет величие, но обретает новые, совершенно неожиданные черты. Елизаветинская Англия, любимая эпоха Роберта Ная, известного поэта и автора исторических романов, предстает в этом оригинальном произведении с удивительной яркостью и живостью.


Щенки. Проза 1930–50-х годов

В книге впервые публикуется центральное произведение художника и поэта Павла Яковлевича Зальцмана (1912–1985) – незаконченный роман «Щенки», дающий поразительную по своей силе и убедительности панораму эпохи Гражданской войны и совмещающий в себе черты литературной фантасмагории, мистики, авангардного эксперимента и реалистической экспрессии. Рассказы 1940–50-х гг. и повесть «Memento» позволяют взглянуть на творчество Зальцмана под другим углом и понять, почему открытие этого автора «заставляет в известной мере перестраивать всю историю русской литературы XX века» (В.


Два портрета неизвестных

«…Я желал бы поведать вам здесь о Жукове то, что известно мне о нем, а более всего он известен своею любовью…У нас как-то принято более рассуждать об идеологии декабристов, но любовь остается в стороне, словно довесок к буханке хлеба насущного. Может быть, именно по этой причине мы, идеологически очень крепко подкованные, небрежно отмахиваемся от большой любви – чистой, непорочной, лучезарной и возвышающей человека даже среди его немыслимых страданий…».


Так затихает Везувий

Книга посвящена одному из самых деятельных декабристов — Кондратию Рылееву. Недолгая жизнь этого пламенного патриота, революционера, поэта-гражданина вырисовывается на фоне России 20-х годов позапрошлого века. Рядом с Рылеевым в книге возникают образы Пестеля, Каховского, братьев Бестужевых и других деятелей первого в России тайного революционного общества.