Семейство Ченчи - [2]

Разошлась же свадьба такимъ случаемъ. Когда женихъ сказалъ своему хозяину, что намѣревается жениться, тогъ воскликнулъ, даже не дослушавъ:

— Жениться хочешь? И отлично. Только женишься ты не на этой тамъ своей, — какъ бишь ее? — а у меня для тебя давно припасена невѣста.

И выводитъ за руку свою старшую дочь. Противъ хозяйской воли приказчикъ не посмѣлъ итти, къ тому же за прежнею невѣстой ему давали десять тысячъ, а хозяйская дочка приносила съ собою стотысячное приданое, да еще богатыя перспективы въ будущемъ, — женился, хоть и сквозь слезы… И такъ все это было ясно, понятно, въ порядкѣ вещей, что на измѣнившаго жениха даже не обидѣлись ни брошенная невѣста, ни ея семья: что же дѣлать? хозяинъ не велѣлъ, — значитъ, не судьба. Невѣста (женихъ ей не очень нравился) плакала лишь объ одномъ:

— Господи! какая пройдетъ обо мнѣ слава по купечеству, что отъ меня женихъ отказался…

Нашелся другой искатель ея руки — настоящій герой нашей исторіи, тоже старшій приказчикъ очень крупной фирмы, торгующей мѣховымъ товаромъ. Хватилъ немножко образованія. На невѣсту произвелъ впечатлѣніе тѣмъ, что «всѣ смѣются, зубы скалятъ, а онъ смотритъ этакъ серьезно, пристально, даже съ суровостью». Могъ говорить по-умному. Однако — изъ-за приданаго торговался, какъ жидъ, прося накинуть двѣ тысячи на обѣщанныя десять: а то разойдется дѣло.

— Папаша, дайте ему двѣнадцать тысячъ! — молитъ дочь.

— Голубушка, мнѣ не денегъ жаль, а тебя: какой же онъ будетъ тебѣ мужъ, если: способенъ отказаться отъ тебя изъ-за двухъ тысячъ?

— Дайте, папаша; все равно — видно, ужъ такая моя судьба. А мнѣ будетъ очень срамно, если разойдется и вторая моя свадьба!

Внезапно женихъ подался на великодушіе: согласился на десятитысячное приданое. Приписали это его влюбленности, но впослѣдствіи ларчикъ открылся иначе: изобрѣтательный молодой человѣкъ сватался разомъ къ тремъ невѣстамъ и, когда его драгоцѣнную особу нигдѣ не оцѣнили дороже восьми тысячъ, женился на той, за которою давали десять.

Стали жить — и довольно ладно. Торговая репутація молодого была хороша: онъ славился знатокомъ мѣха, человѣкомъ честнымъ, энергичнымъ, исполнительнымъ. Тесть — не слишкомъ довольный, что зять его — человѣкъ подвластный, да еще служитъ конкурирующей фирмѣ, - далъ ему средства устроить самостоятельный магазинъ на деньги жены и ссуду подъ вексель. Кромѣ того, выдавалъ дочери ежемѣсячно сто рублей на булавки. Кромѣ скупости, молодая не примѣчала за мужемъ особыхъ недостатковъ: деньги у нея онъ отбиралъ, а выдавалъ на содержаніе дома по рублю въ день и требовалъ, чтобы столъ былъ перваго сорта.

— Если, бывало, бифштексъ не по вкусу, заберетъ его съ тарелки, да и пуститъ мнѣ въ лицо черезъ столъ. Супъ не понравится — супомъ плюется…

— Вы называете это — «не было особыхъ недостатковъ»?

— Что же? у другихъ хуже бываетъ… Тогда онъ меня, по крайней мѣрѣ, не билъ…

Съ теченіемъ времени къ скупости прибавилась странная жестокость — сперва по отношенію къ постороннимъ: мальчиковъ въ своемъ магазинѣ молодой купецъ билъ за каждую, даже самую ничтожную вину съ такою свирѣпостью, что они убѣгали одинъ за другимъ, а жена трепетала:

— Не миновать намъ бѣды — попадемъ подъ судъ.

— Эка важность, что бью! — оправдывался мужъ:- меня самого били… и не такъ еще! вотъ и вышелъ человѣкомъ…

Пугала окружающихъ не самая наклонность купца къ бойлу — «всѣхъ ихъ били и всѣ вышли людьми» — но, что онъ билъ не спокойно, — не для наказанія, — звѣрѣлъ, нанося удары… Въ полномъ своемъ ужасѣ развернулась его разнузданность на руку, когда подросли и стали учиться дѣти. Не зная по-латыни ни одного слова, отецъ вздумалъ репетировать сынишку-гимназиста.

— Какъ же это онъ ухитрялся?

— А онъ когда-то начиналъ учиться по-французски, — такъ буквы помнилъ. Спрашиваетъ, бывало, у Коли слова и смотритъ, на первую букву, такъ ли начинается слово, какъ Колька отвѣтитъ. Столъ?.. Если Колька ошибается, скажетъ вмѣсто «mensa», положимъ «mensis» — отецъ не замѣчаеть: хорошо! молодецъ!.. Но, если бы онъ ошибся въ первой буквѣ — ну, обмолвился бы хоть tensa или pensa, — у отца сейчасъ же наливаются кровью глаза: такъ-то ты учишься, мерзавецъ? Ремень въ руки — и пошло живодерство.

А мы еще смѣемся надъ горбуновскимъ анекдотомъ, какъ купецъ выдралъ сынишку за «Софонизбу», почитая ее за неприличное слово! Впрочемъ, я зналъ барышню, которая на вопросъ, что подѣлываетъ ея сестра-курсистка, важно отвѣчала:

— Изучаетъ какую-то Спинозу… должно-быть, очень мудреная болѣзнь, потому что давно уже изучаетъ…

«Дѣтоубійство по мелочамъ» вызывало рѣзкія сцены между родителями, кончавшіяся тѣмъ, что освирѣпѣлый мужъ колотилъ и жену. Но у жены были защитники — братья, жившіе въ томъ же домѣ, черезъ лѣстницу, и ради нихъ семейный палачъ немного сдерживался. Чтобы ускользнуть отъ вмѣшательства жены и необходимости колотить ее, а потомъ имѣть непріятныя объясненія съ шурьями, жалкій, одичалый человѣкъ придумалъ систему келейныхъ наказаній. Запрется въ кабинетѣ и поретъ мальчишку:

— Я съ тебя шкуру спущу, а если крикнешь, спущу и другую, и третью, — не безпокой маму.

Однажды, на шестой день послѣ родовъ, лежа въ постели, жена слышитъ далекое мычаніе, отчаянное, но ничего общаго не имѣющее съ человѣческимъ голосомъ.